К закату день склонился, и мрак окутал мир.
Бургунды утомились, и стал им пир не в пир.
Был долгий путь нелёгок, в постель пора бы лечь,
И первым Хаген с Этцелем завёл об этом речь.


Тогда и Гунтер молвил: «Храни хозяев, боже!
Хотим мы удалиться и отдохнуть на ложе,
А утром в час урочный вернёмся в этот зал».
И от души согласие на то хозяин дал.


С мест повскакали гунны, гостей обстав кольцом,
И крикнул смелый Фолькер: «Вы тронулись умом,
Коль под ноги суётесь таким богатырям.
К нам подступать не пробуйте, иль худо будет вам.


Уж так смычком я двину, коль разозлят меня,
Что многих будет вскоре оплакивать родня.
Уйдите-ка с дороги, пока я не вскипел.
Все смельчаками мнят себя, да ведь не каждый смел».


Увидев, как разгневан его бесстрашный друг,
Окинул Хаген взором тех, кто стоял вокруг,
И бросил: «Храбрый шпильман разумный дал совет.
Вам, воины Кримхильдины, тесниться здесь не след.


Коль зла вы нам хотите, не тратьте силы зря.
Вы за своё возьмётесь, когда сверкнёт заря,
А ночью не мешайте нам почивать без ссор,
Как повелось у витязей со стародавних пор».[300]


Приезжих положили в огромном зале спать,
Для каждого поставив просторную кровать.
Спокойно сну предаться там можно было б им,
Когда бы не замыслила Кримхильда месть родным.


Лежали на постелях, разостланных для них,
Аррасские подушки из тканей дорогих.
На пышных одеялах с парчовою каймой
По шёлку аравийскому вился узор златой.


А покрывала были у всех честных гостей
Из белых горностаев и чёрных соболей.
Так дивно и удобно устроен был ночлег,
Что лучше ни один король не почивал вовек.


Но Гизельхер промолвил: «Всё это не к добру.
Есть у меня причины подозревать сестру.
Увы, приём радушный бедой для нас чреват.
Боюсь, что нам с дружиною заказан путь назад».


Сказал на это Хаген: «Оставьте страх покуда.
Всю ночь стоять на страже у входа в зал я буду
И до зари тревожить вас никому не дам,
А утром каждый за себя заступится и сам».


Поклон ему отвесив, бургунды разошлись,
С себя одежду сняли и тотчас улеглись —
Давно уж сну предаться любой из них мечтал,
А Хаген, витязь доблестный, вооружаться стал.


Воскликнул смелый шпильман-не лёг он спать с друзьями;
«Мне постоять на страже дозвольте, Хаген, с вами,
Пока заря не вспыхнет и не рассеет тьму».
И Хаген с благодарностью ответствовал ему:


«Великодушный Фолькер, пусть вам воздаст творец!
Когда со мной бок о бок стоит такой боец,
В бою меня вовеки не одолеть врагу.
Услугой с вами я сочтусь, коль смерти избегу».


Надев стальные брони, а также шишаки,
Повесили герои щиты на сгиб руки
И стали на пороге, где в ожиданье дня
О притолоки оперлись, покой друзей храня.


Но тут же щит свой Фолькер оставил на земле,
Вернулся в зал и скрипку там отыскал во мгле.
Во двор оттуда с нею опять спустился он,
Решив бургундам усладить их первый, чуткий сон.


На камень он уселся со скрипкою своей.
Вовек на свете не жил скрипач его смелей.
Так ласково и нежно он заиграл в тиши,
Что шпильману признательны все были от души.


Не пожалел воитель умения и сил.[301]
Смычок его напевом всё зданье огласил.
Волною плыли звуки, сливаясь и журча,
И многих убаюкало искусство скрипача.


Увидев, что уснули соратники его,
Он снова встал у двери близ друга своего
И на руку повесил надёжный щит опять,
Чтоб в случае нужды отпор мужам Кримхильды дать.


В полночный час иль раньше заметил вдруг смельчак,
Как блещут чьи-то шлемы сквозь непроглядный мрак.
То воины Кримхильды сошлись во двор толпой,
Решив застичь гостей врасплох и навязать им бой.


Скрипач возвысил голос: «Друг Хаген, мне сдаётся,
Что скоро потрудиться обоим нам придётся.
Людей вооружённых заметил я во тьме.
Ручаюсь вам, недоброе у гуннов на уме».


«Молчите, — молвил Хаген. — Пусть ближе подойдут.
Они нас не увидят, а мы их встретим тут
И столько крепких шлемов мечами рассечём,
Что повернут враги назад с позором и стыдом».


Но в этот миг на двери какой-то гунн взглянул
И, различив двух стражей, товарищам шепнул:
«Нам нынче не добиться того, чего хотим.
У входа в зал столкнёмся мы со шпильманом лихим.


На лоб скрипач надвинул стальной блестящий шлем,
Ни разу не пробитый в сражениях никем.
Как жар, в полночном мраке броня горит на нём.
Оберегает сон друзей он с Хагеном вдвоём».


Вспять гунны повернули, от страха побледнев,
И другу молвил Фолькер, придя в великий гнев:
«Дозвольте мне пуститься вдогонку пришлецам.
Два слова я хочу сказать Кримхильдиным бойцам».


«Нет, ради дружбы нашей, ни шагу от порога! —
Ему ответил Хаген. — Взгляните, как их много.
Куда б вы ни ступили, вас окружат везде.
Я к вам приду на выручку, и тут уж быть беде.


Пока мы с вами будем врагов сметать с пути,
Успеют два-три гунна украдкой в зал войти
И там среди уснувших такое натворить,
Что нам по гроб о родичах придётся слёзы лить».


«Тогда, по крайней мере, им объявить бы надо,
Что мы их здесь видали, — сказал скрипач с досадой.
Пусть отрицать не сможет потом никто из них,
Что посягал предательски на жизнь гостей своих».


И бросил Фолькер гуннам, бежавшим прочь в испуге!
«Куда вы так спешите? Зачем на вас кольчуги?
Вы на разбой, наверно, собрались в эту ночь?
Коль так, мы с сотоварищем готовы вам помочь».


Враги не отзывались — язык сковал им страх.
«Тьфу, трусы и злодеи! — вскричал герой в сердцах. —
Во сне хотели, видно, вы смерти нас предать.
К лицу ли честным витязям на спящих нападать?»


Узнала королева нерадостную весть,
И пуще запылали в ней ненависть и месть.
Так гнев её ужасен и беспощаден был,
Что многих смелых воинов он вскоре погубил.