Истинно! исстари
слово мы слышим
о доблести данов,
о конунгах датских,[1]
чья слава в битвах
была добыта!
Первый – Скильд Скевинг,
войсководитель,

5
не раз отрывавший
вражьи дружины
от скамей бражных.
За все, что он выстрадал
в детстве, найденыш,[2]
ему воздалось:
стал разрастаться
властный под небом
и, возвеличенный,
силой принудил

10
народы заморья
дорогой китов[3]
дань доставить
достойному власти.
Добрый был конунг![4]
В недолгом времени
сын престола,
наследник родился,
посланный Богом
людям на радость

15
и в утешение,
ибо Он видел
их гибель и скорби
в век безначалия[5], —
от Вседержителя вознаграждение,
от Жизнеподателя благонаследие,
знатен был Беовульф,[6]
Скильдово семя,
в датских владениях.
С детства наследник

20
добром и дарами
дружбу дружины
должен стяжать,
дабы, когда возмужает,
соратники
стали с ним о бок,
верные долгу,
если случится война, —
ибо мужу
должно достойным

25
делом в народе
славу снискать!
В час предначертанный
Скильд отошел,
воеводитель
в пределы Предвечного. —
Тело снесли его
слуги любимые
на берег моря,
как было завещано

30
Скильдом, когда еще
слышали родичи
голос владычный
в дни его жизни.
Челн крутогрудый
вождя дожидался,[7]
льдисто искрящийся
корабль на отмели:
там был он возложен
на лоно ладейное,

35
кольцедробитель;
с ним же, под мачтой,
груды сокровищ —
добыча походов.
Я в жизни не видывал
ладьи, оснащенной
лучше, чем эта,
орудьями боя,
одеждами битвы —
мечами, кольчугами:

40
всё – самоцветы,
оружие, золото —
вместе с властителем
будет скитаться
по воле течений.
В дорогу владыку
они наделили
казной не меньшей,
чем те, что когда-то
в море отправили

45
Скильда-младенца
в суденышке утлом.
Стяг златотканый
высоко над ложем
на мачте упрочив,
они поручили
челн теченьям:
сердца их печальны,
сумрачны души,
и нет человека

50
из воинов этих,
стоящих под небом,
живущих под крышей,
кто мог бы ответить,
к чьим берегам
причалит плывущий.
Долго правил
твердыней данов
Беовульф датский,
народоводитель

55
Скильдинг, наследник
единодержца,
пока не сменил его
сын его, Хальфдан
славный, что властил
до самой смерти.
и в старости Скильдинг
бойцом был отменным.
Родилось на землю
от Хальфдана[8] четверо:

60
Херогар, Хродгар,
Хальга Добрый
и дочь, которая,
слышал я, стала
подругой Онелы
в опочивальне,
супругой Скильвинга,
конунга шведского.
Хродгар возвысился
в битвах удачливый,

65
без споров ему
покорились сородичи,
выросло войско
из малой дружины
в силу великую.
Он же задумал
данов подвигнуть
на труд небывалый:
хоромы строить,
чертог для трапез,

70
какого люди
вовек не видывали;
там разделял бы он
со старыми, с юными
все, чем богат был
по милости Божьей,
только земля неделима
и войско едино.
Слышал я также,
по воле владыки

75
от дальних пределов
народы сходились
дворец возводить
и воздвигли хоромы
в срок урочный,
а тот, чье слово
было законом,
нарек это чудо
Палатой Оленя,
именем Хеорот;[9]

80
там золотые
дарил он кольца
всем пирующим.
Дом возвышался,
рогами увенчанный;
недолговечный,[10]
он будет предан
пламени ярому
в распре меж старым
тестем и зятем —

85
скоро нагрянули
зло и убийство.
Тут разъярился
дух богомерзкий,
житель потемков,
который вседневно
слышал застольные
клики в чертогах:
там арфа пела
и голос ясный

90
песносказителя,
что преданье
повел от начала,
от миротворенья;[11]
пел он о том,
как Создатель устроил
сушу – равнину,
омытую морем,
о том, как Зиждитель
упрочил солнце

95
и месяц на небе,
дабы светили
всем земнородным.
и как Он украсил
зеленью земли,
и как наделил Он
жизнью тварей,
что дышут и движутся.
Счастливо жили
дружинники в зале,

100
пока на беду им
туда не явилось
ада исчадие:
Гренделем звался
пришелец мрачный,
живший в болотах,
скрывавшийся в топях,
муж злосчастливый,
жалкий и страшный
выходец края,

105
в котором осели
все великаны
с начала времен,
с тех пор, как Создатель
род их проклял.
Не рад был Каин[12]
убийству Авеля,
братогубительству,
ибо Господь
первоубийцу

110
навек отринул
от рода людского,
пращура зла,
зачинателя семени
эльфов, драконов,
чудищ подводных
и древних гигантов,
восставших на Бога,
за что и воздалось
им по делам их.

115
Ночью Грендель
вышел разведать,
сильна ли стража
кольчужников датских
возле чертога,
и там, в покоях,
враг обнаружил
дружину, уснувшую
после пиршества,
– не ждали спящие

120
ужасной участи,
– тогда, не мешкая,
грабитель грозный,
тать кровожорный
похитил тридцать
мужей-воителей,
и, с громким хохотом
и корчась мерзостно,
вор в берлогу
сволок добычу,

125
радуясь запаху
мяса и крови.
Лишь на рассвете
открылись людям
следы побоища
и сила Гренделя,
был после пиршества
плач великий![13]
Скорбь огласила
утро стенаньями;

130
муж безупречный[14]
сидел неутешен —
горе страшное,
слишком тяжкое!
след проклятого
гостя видев,
он оплакивал,
конунг, павших
в неравной схватке.
Но не успели

135
даны опомниться:
ночь наступила,
и враг ненасытный,
в грехе погрязший,
опять набег
учинил убийственный;
не раз случалось
людям в ту пору
искать ночлега,
стелить постели

140
вдали от высокой
дворцовой кровли,
ибо враг кровожаждущий
в этом доме бесчинствовал,
и, спасаясь от недруга,
уходили воины
прочь от места опасного;
он один одержал
верх над множеством
и остался, злокозненный.

145
в доме конунга
беззаконным хозяином;
и надолго чертог
обезлюдел.
Так двенадцать зим[15]
вождь достойный,
друг Скильдингов,
скорби смертные
и бесчестье терпел
и печали неисчислимые.

150
И слагались в то время
по всей земле
песни горестные,
но правдивые
о том, как Грендель
войной на Хродгара
год за годом
злосердый ходит,
и нет предела
проклятой пагубе,

155
не ищет враг
замирения с данами,
не прекращает
разбоя кровавого,
цену крови
платить и не думает,[16]
мужа знатного
даже золотом
у злодея не выкупить.
Так преследовал

160
датских ратников
призрак дьявольский,
ждал юных в засадах
и старых воинов
рвал на части,
из топей туманных
являлся ночью, —
кто знает, откуда
приходят скитальцы,
причастные тайн

165
самой преисподней!
– и множил муки
богоотверженец;
светлый Хеорот
стал пристанищем
полночной нечисти —
только места высокого,
освященного Богом,
не касался поганый,
не смел осквернять

170
трона кольцедарителя.[17]
Такое Скильдингу
на долю выпало
горе долгое.
Сидели знатные,
судили мудрые,
в совете думали,
как бы вернее
людей избавить
от страшной участи;

175
молились идолам,
душегубителям,
и, воздавая им
жертвы обетные,
просили помощи
и подкрепления —
то суеверие,
обряд языческий,
то поклонение
владыке адскому!

180
Был им неведом
Судья Деяний,
Даритель Славы,
Правитель Неба,
не знали Бога,
не чтили Всевышнего.[18]
Горе тому,
кто нечестьем и злобой
душу ввергает
в гееннский огонь,

185
не будет ему
послабления в муках!
Но благо тому,
кто по смерти предстанет
пред Богом
и вымолит у Милосердного
мир и убежище
в лоне Отца!
Не было роздыха
сыну Хальфдана

190
в его несчастьях,
не мог всемудрый
осилить пагубу.
горе страшное,
слишком тяжкое,
напасть ночную,
людей постигшую
в его державе.
Услышал весть
о победах Гренделя

195
храбрец гаутский,
дружинник Хигелака
– он был сильнейшим
среди могучих
героев знатных,
статный и гордый;
и приказал он
корабль надежный
готовить в плавание:
там, за морем,

200
сказал, найдем мы,
за лебединой дорогою,[19]
конунга славного,
но бедного слугами!
Людей не пугала
затея дерзкая,
хотя и страшились
за жизнь воителя,
но знаменья были
благоприятные.

205
Тогда собрал он,
ратеначальник,
в дружину гаутов
наихрабрейших,
товарищей верных,
числом четырнадцать,
и, сам пятнадцатый,
опытный кормчий,
повел их к морю,
к пределам суши.

210
Время летело,
корабль в заливе
вблизи утесов
их ждал на отмели;
они вступили
на борт, воители, —
струи прилива
песок лизали, —
и был нагружен
упругоребрый

215
мечами, кольчугами;
потом отчалил,
и в путь желанный
понес дружину
морской дорогой
конь пеногрудый
с попутным ветром,
скользя, как птица,[20]
понад волнами,
– лишь день и ночь

220
драконоголовый
летел по хлябям,
когда наутро
земля открылась —
гористый берег,
белые скалы,
широкий мыс,
озаренный солнцем,
они достигли
границы моря.

225
Ладья их на якоре
стояла в бухте;
герои гаутские
сошли на берег,
блестя кольчугами,
звеня мечами,
и возгласили
хвалу Всевышнему,
что ниспослал им
стезю безбурную.

230
Тогда с утеса
дозорный Скильдингов,
страж побережья,
следил, как ратники
во всеоружии,
в одеждах битвы
над бурунами
проходят по сходням;
дивился витязь
гостям незваным,

235
и прямо к ним он
коня направил,
служитель Хродгара,
и древком ясеневым,
копьем потрясая,
спросил пришельцев: —
«Кто вы,
закованные в броню,
покрывшие головы
железными шлемами,

240
судно грузное
по мелководьям
сюда приведшие
из океана?
Давно храню я
наши границы,
поморье датское
от злонамеренных
морских разбойников,
но не упомню,

245
чтобы чужая
дружина вышла
на этот берег
так, без опаски.
без дозволения
моих сородичей,
власть предержащих.
И я ни в жизни
не видел витязя[21]
сильней и выше,

250
чем ваш соратник
– не простолюдин
в нарядной сбруе.
– кровь благородная
видна по выправке!
Но я обязан
узнать немедля
ваш род и племя,
дабы вошли вы
в пределы датские

255
не как лазутчики.
Вы, чужеземцы,
морские странники,
поторопитесь! —
я жду ответа,
я должен сведать,
откуда вы
и почто явились!»
Воеводитель
ему ответствовал,

260
раскрыл сокровищницу
слов благородных:[22]
«Мы все от семени
мужей гаутских,
наш конунг – Хигелак,
его дружина – мы.
Воитель мудрый,
всеземнознатный
отец мой, Эггтеов,[23]
состарясь, умер,

265
покинул землю,
– тому немало
минуло зим,
– но имя славное
доныне знаемо
под этим небом.
Не злые мысли
ведут нас к датскому
народоправителю,
к сыну Хальфдана,

270
так помоги нам
добрым советом! —
и мы не скроем
от высокородного
помыслов наших,
о коих скоро
и ты узнаешь.
Молва разносит, —
скажи, то правда ли
– что будто некая

275
тварь неведомая
тревожит Скильдинга,
датчан ночами
исчадье мрака,
злобесный призрак,
в набегах яростных
губит и грабит.
От всей души я
хотел бы Хродгару
помочь советом,

280
дабы избавить
его от бедствия,
дабы вернулось
благополучие
в его державу,
дабы утихли
волны печалей,
не то вовеки
страх и злосчастие
с ним пребудут,

285
покуда не рухнут
стропила и кровля,
пока стоят
на холме хоромы».
С коня ответил
отважный всадник,
сказал дозорный:
«И сам ты знаешь,
что должно стражу
– щитоносителю

290
судить разумно
о слове и деле.
Я вижу ясно,
с добром вы к Скильдингу
путь свой правите,
и вам тореную
тропу, кольчужники,
я укажу;
а людям велю я
этот свежесмоленый

295
корабль охранять
и беречь от недругов;
пускай на песке
дожидает спокойно
древо морское
доброго кормщика;
вновь полетит
змееглавый по хлябям,
неся восвояси
хозяина славного,

300
к землям гаутским,
а с ним и дружинников —
тех, кого в битве
Судьба упасет».
Двинулась рать
(корабль остался,
причаленный к берегу,
широкогрудый,
на тяжком якоре);
ярко на шлемах

305
на островерхих
вепри-хранители[24]
блистали золотом.
Так за вожатым
спешила дружина
мужей войнолюбых
широкой дорогой,
и вдруг перед ними
в холмах воссияла
златослепящая

310
кровля чертога,
жилища Хродгара:
под небом не было
знатней хоромины,
чем та, озарявшая
окрестные земли.
Узрели славу
твердыни престольной
щитоносители;
страж, указав им

315
путь прямохожий,
коня направил
обратно к морю,
и молвил ратник:
«Теперь идите.
Отец Вседержитель
да будет с вами!
Дай Бог вам силы
в грядущих сражениях!
А я возвращаюсь

320
хранить границу
от недругов наших!»
На пестрые плиты,[25]
на путь мощеный
толпа ступила
мужей доспешных
в нарядах ратных,
в кольчугах, звенящих
железными кольцами,
прочными звеньями,

325
войско блестящее
шло ко дворцу.
Там, под стеной,
утомленные морем,
они сложили
щиты широкие
в ряд на лавы
– раскатом грянули
их нагрудники;
там же составили

330
копья из ясеня
вместе с мечами,
бремя железное,
вооружение
морестранников.
Тут страж-привратник,
воитель гордый,
спросил пришельцев?
«Откуда явились
щиты золоченые,

335
кольчуги железные,
грозные шлемы,
длинные копья?
Немало у Хродгара
я, глашатай,
встречал иноземцев,
но столь достойных
не видел! Надеюсь,
не ради прибежища,
как изгнанники,[26]

340
но ради подвигов
пришли вы к Хродгару!»
Вождь гаутов
ему ответил,
стойкий в битве,
статный под шлемом,
такими словами:
«Из дома Хигелака
веду соратников
я, воин Беовульф,[27]

345
хочу поведать
владыке вашему,
потомку Хальфдана,
что мы замыслили,
коль скоро конунг
окажет милость
и нас допустит
в свои палаты».
Вульфгар ответствовал,
вождь венделов,[28]

350
муж многомудрый,
меж соплеменников
мужеством славный:
«Владыке Скильдингов
слово просящего,
конунгу данов,
кольцедробителю,
речи твои,
о вождь дружины,
я передам.

355
Ждите! – скоро
веление конунга —
народоправителя
вы услышите!»
Туда вошел он,
где старый Хродгар
сидел седовласый
среди придворных;
там, на помосте,
перед престолом

360
славного пастыря,
пред ликом Хродгара
встал Вульфгар,
и молвил он, вестник:
«Люди, пришедшие
к нам издалека,
морской дорогой
из края гаутов, —
привел их воин
по имени Беовульф,

365
просят они,
повелитель, выслушать
слово, с которым
к тебе спешили;
о господин,
не отказывай пришлым,
слух преклони,
благородный Хродгар, —
оружие доброе
служит порукой

370
их силе и мужеству;
муж могучий,
приведший войско,
– вождь достойный!»
Владычный Скильдинг,
Хродгар ответил:
«Видел я витязя
в дни его детства;
умер отец его,
добрый Эггтеов,

375
в дом которого
дочь единственную
отдал Хредель;[29]
к старому другу
отца явился
и сын могучий,
о нем я слышал
от мореходов,
ладьи водивших
в страну гаутов

380
с моими дарами;
они рассказывали,
как тридцать ратников
переборол он
одной рукою.
Бог Всеблагой
направил к данам,
послал, Милосердный,
этого мужа
– так я думаю

385
против Гренделя,
и я героя,
по дружбе, как должно,
дарами встречу!
Сюда немедля
введи достойных
– пусть предо мною
они предстанут,
скажи: воистину
гостям желанным

390
даны рады!»
Тогда из чертога
вышел Вульфгар
с такими словами:
«Изволил конунг,
владыка данов,
мой повелитель,
сказать, что знает
род ваш и племя
и рад приветствовать

395
героев, пришедших
к нам из-за моря.
Теперь в боевом
облачении, в шлемах
ступайте в палаты
да кланяйтесь Хродгару,
а ваше оружие
покуда оставьте[30]
тут, у порога,
щиты и копья».

400
Встал среди ратников
статный воин,
вождь дружины,
велел, как должно,
верной страже
стеречь оружие,
а сам с остальными
вслед за глашатаем
двинулся в Хеорот.
Витязь явился

405
могучий в шлеме
перед престолом,
и молвил Беовульф
(кольчуга искрилась,
сеть, искусно
сплетенная в кузнице[31])
«Привет мой Хродгару!
Я – воин Хигелака,
его племянник;
мне ратное дело

410
с детства знакомо,
Там, в отчем доме,
услышал я вести
о битвах с Гренделем —
морские странники
о том мне поведали,
что дом дружинный,
тобой построенный,
чертог обширный
пустеет вечером,

415
чуть солнца на небе
померкнет слава.
Тогда старейшины,
мои сородичи
из лучших лучшие,
меня подвигнули
тебе, о Хродгар,
отдать в услужение
рук моих крепость,
ибо воочию

420
сами видели,
как я из битвы
шел, обагренный
кровью пяти
гигантов поверженных;
а также было,
я бился ночью
с морскими тварями,
мстя, как должно,
подводной нечисти

425
за гибель гаутов;
так и над Гренделем
свершить я надеюсь
месть кровавую
в единоборстве.
Доверь, владыка
блистательных данов,
опора Скильдингов,
щит народа,
– тебя заклинаю

430
я, прибывший
с дальнего берега,
о друг воителей,
доверь пришельцам,
мне с моею
верной дружиной,
отряду храбрых
охрану Хеорота!
К тому же, зная,
что это чудище,

435
кичась могучестью,
меча не носит,
я так же – во славу
великого Хигелака,
сородича нашего
и покровителя! —
я без меча,
без щита широкого,
на поединок
явлюсь без оружия:

440
враг на врага,
мы сойдемся, и насмерть
схватимся врукопашную,
– Небо укажет,
Бог рассудит,
кому погибнуть!
И если он
победит, как обычно
в этом зале,
тогда уж гаутов,

445
моих соратников,
он беспрепятственно
пожрет, злобесный;
тебе же не будет
забот похоронных,
коль скоро сгину, —
меня утащит
окровавленного
в свою берлогу,
в багровокипящий

450
болотный омут,
и в клочья тело
мое растерзает
себе на мясо,
а мне уже пищи
не нужно будет.
И если сгибну,
похищенный битвой,
мои доспехи
пошлите Хигелаку,

455
меч и кольчугу
работы Вилунда,[32]
наследие Хределя.
Судьба непреложна!»
Скильдинг-властитель,
Хродгар вымолвил:
«К нам ты ныне
явился, Беовульф,
как друг и защитник,
верный долгу;

460
ведь было: в споре
убивши Хадолафа,[33]
из рода Вильвингов,
отец твой распрю
посеял кровную;
когда же гауты,
страшась усобиц,
его отринули,
бежал он от мести
к нам, за море,

465
под руку Скильдингов,
в пределы датские,
где я уже властил
тогда над данами,
правил державой,
обширным краем,
твердыней героев
(достойней владел бы
наследием Хальфдана
брат мой старший,

470
да умер Херогар
прежде времени![34]),
я же немедля
в оплату крови[35]
золото выслал
Вильвингам за море:
я замирил их
– беглец присягнул мне.
А ныне я должен
скрепивши сердце

475
поведывать людям,
как лютый Грендель
бесчестит Хеорот,
без счета губит
моих домочадцев:
дружина тает,
Судьба безжалостная
уносит воинов
в схватках с Гренделем.
Но Бог поможет

480
воздать злодею
за горести наши!
Не раз похвалялись
в застольях бражных,
над полными чашами
честью хвалились
герои остаться
ночью на страже
и Гренделя в зале
мечами встретить;

485
тогда наутро
в чертоге для пиршеств
мы находили
запекшейся крови
потоки и пятна,
пол обагренный,
скамьи и стены,
– так я утратил
многих знатнейших,
всех смерть похитила!

490
Но время! – сядем
за пир, и сердце
тебе, воитель,
подскажет словом».
Тогда им дали
на скамьях медовых
места в застолье,
и гости-гауты
сели за трапезу,
ратники сильные,

495
храбросердые;
брагу медовую
в чеканные чаши
лил виночерпий,
песносказитель
пел о Хеороте;
и беспечально
там пировали
две дружины —
датчан и гаутов.

500
Тут Унферт,[36]
сын Эгглафа,
сидевший в стопах
у владыки Скильдингов,
начал прение
(морепроходец,
пришелец Беовульф,
его раззадорил:
неужто в мире
ему соперник

505
нашелся, воин
под небом славный,
его сильнейший),
и вот он начал:
«Не тот ли ты Беовульф,
с которым Брека
соревновался
в умении плавать,
когда, кичась
непочатой силой,

510
с морем спорили
вы, бессмыслые,
жизнью рискуя?
Ни друг, ни недруг,
ни муж разумный
не мог отвратить вас
от дикой затеи
соперничать в океане.
Пучин теченья
сеча руками,

515
взмахами меряя
море-дорогу,
вы плыли по волнам,
по водам, взбитым
зимними ветрами,
семеро суток.
Тебя пересилил
пловец искусный,
тебя посрамил он:
на утро восьмое,

520
брошенный бурей
к норвежскому берегу,
он возвратился
в свои владенья,
в земли Бродингов,
в дом наследный,
где правит поныне,
на радость подданным,
казной и землями.
Клятву сдержал

525
сын Бенстана
– был первым!
Вот почему я
предчую худшее
(хотя и вправду
ты крепок в битве,
в честной сече),
коль скоро, с вечера
тут оставшись,
ты встретишь Гренделя!»

530
Ответил Беовульф,
сын Эггтеова:
«Не чересчур ли
ты, друг мой Унферт,
брагой упившись,
о подвигах Бреки
тут разболтался?
На самом же деле
никто из смертных
со мной не сравнился бы

535
мощью на море,
выдержкой на океане.
Когда-то, поспорив,
мы вправду задумали,
жизнью рискуя
(а были оба
еще недоростками!),
взапуски плавать
в открытых водах.
Сказано – сделано:

540
кинулись в зыби,
клинки обнажив
ради защиты
от хищных тварей,
там обитавших.
Сил недостало
ему тягаться
со мной на быстринах,
но я не покинул
его над бездной:

545
вместе держались
в опасных водах,
рядом плыли
пятеро суток,[37]
покуда буря
и сумрак ночи,
северный ветер,
снег и волны
кипящих течений
не разлучили

550
нас в ненастье.
Со дна морского
нечисть восстала
– в пене ярились
полчища чудищ.
Рубаха-кольчуга
искусной вязки,
железной пряжи
мне послужила,
шитая золотом,

555
верной защитой,
когда морежитель,
стиснув когтистыми
лапами тело,
вдруг потащил меня
в глубь океана;
Судьбой хранимый,
я изловчился,
– клинком ужалил
зверя морского

560
канул на дно
обитатель хлябей.
Кишела нежить,
грозя мне погибелью
в бурлящей бездне,
но я поганых
мечом любимым
учил, как должно!
Не посчастливилось
злобной несыти

565
мной поживиться,
плотью лакомой,
пищей пиршественной
в глубоководье,
зато наутро
в прибрежных водах
всплыли распухшие
туши животных,
клинком усыпленных,
и с этой поры

570
стал безопасен
путь мореходный
над теми безднами.
Божий светоч
взошел с востока,
утихла буря,
и я увидел
источенный ветром
скалистый берег.
Судьба от смерти

575
того спасает,
кто сам бесстрашен![38]
Всего же девять
избил я чудищ
и, право, не знаю,
под небом ночным
случались ли встречи
опасней этой,
был ли кто в море
ближе к смерти,

580
а все же я выжил
в неравной схватке —
меня, усталого,
но невредимого,
приливом вынесло,
морским течением
к финским скалам.[39]
Но я не слышал
подобных былей
о подвигах ратных,

585
тобой совершенных:
ни ты, ни Брека —
в игре сражений
не смели вы оба
железом кровавым
творить, как должно,
дела достойные,
зато известно,
что ты убийца
своих сородичей,

590
братьев кровных,
– проклятье ада,
как ни лукавь ты,
тебя не минет!
Скажу воистину
тебе, сын Эгглафа:
не смог бы Грендель
бесчинствовать в Хеороте,
не смел бы нечистый
бесчестить владыку,

595
когда бы сердце
твое вмещало
столько же храбрости,
сколько бахвальства!
Но знает он,
что его не встретят,
противоборствуя,
мечами острыми,
и без опаски
враг набегает

600
на земли Скильдингов,
твоих сородичей,
и с Данов дань
собирает кровью,
и ест и пьет он
и не трепещет
при встрече с данами.
Дайте время,
на деле узнает он
доблесть гаутскую!

605
Завтра поутру,
когда над миром
зажжется Светоч,
солнце на небе
явится ясное,
– всяк без боязни
сможет на пиршестве
пить брагу в Хеороте!»
Пришлась по нраву
кольцедарителю,

610
седовласому
старцу-воину,
решимость Беовульфа:
он уверовал,
пастырь данов,
в близость спасения.
Громче смех
зазвучал и речи
среди воителей;
вышла Вальхтеов,[40]

615
блистая золотом,
супруга Хродгара,
гостей приветствовать
по древнему чину:
высокородная
вождю наследному[41]
вручила первому
чашу пенную,
да не грустил бы
в пиру властитель,

620
владыка данов,
– до дна он выпил,
радуясь трапезе,
добрый конунг;
затем гостей
обходила Вальхтеов
с полной чашей,
потчуя воинов,
старых и юных,
пока не предстала

625
жена венценосная,
кольцевладелица
с кубком меда
перед гаутским
войсководителем;
многоразумная
Бога восславила,
ей по молитвам
в помощь пославшего
рать бесстрашную.

630
Чашу воитель
принял от Вальхтеов
и ей ответствовал
жаждущий битвы,
молвил Беовульф,
сын Эггтеова:
«Дал я клятву,
когда с дружиной
всходил на ладью,
чтобы плыть за море:

635
или избуду я
ваши беды,
или сгину
в тугих объятьях
рук вражьих,
– зарок мой крепок!
добуду победу,
или окончатся
дни моей жизни
в этом чертоге!»

640
Пришлась по сердцу
хозяйке дома
клятва гаута.
Воссела властная
золотоносица
возле супруга,
и пир разгорелся,
как в дни былые;
застольные клики,
смех и песни

645
в хоромах грянули,
но сам сын Хальфдана
прервал веселье,
спеша укрыться
в ночных покоях:
он знал, что недруг,
дождавшись часа,
когда помрачится
закатное солнце
и с неба сумерки

650
призрачным облаком
сползут на землю, —
враг явится яростный,
жизнекрушитель,
в зал для пиршеств.
Повстала дружина;
воин воину,
Хродгар Беовульфу
сказал в напутствие,
благословляя

655
ночную стражу,
такое слово:
«Кроме тебя,
никому[42] до сегодня
я не вверял
сокровищниц датских
с тех пор, как впервые
поднял свой щит.
Прими под охрану
мое жилище!

660
Помни о славе!
Исполни клятву!
Врага стереги!
– и добудешь награду,[43]
коль скоро в сражении
жизнь не утратишь!»
Хродгар вышел,
за ним дружина,
опора Скильдингов,
прочь из зала;

665
возлег державный
на ложе Вальхтеов
в покоях жениных;
уже прослышали
все домочадцы,
что сам Создатель
охрану выставил
в хоромах конунга,
дозор надежный
противу Гренделя.

670
Гаутский воин,
душа отважная,
снял шлем железный,
себя вверяя
Господней милости
и силе рук своих,
кольчугу скинул
и чудно скованный
свой меч отменный
на время боя

675
отдал подручному
на сохранение.
Всходя на ложе,
воскликнул Беовульф,
гаут могучий,
врагу в угрозу:[44]
«Кичится Грендель
злочудищной силой,
но я не слабей
в рукопашной схватке!

680
Мне меч не нужен!
– и так сокрушу я
жизнь вражью.
Не посчастливится
мой щит расщепить ему,
– хотя и вправду
злодей не немощен!
– я пересилю
в единоборстве,
когда мы сойдемся,

685
отбросив железо,
коль скоро он явится
нынче ночью!
Над нами Божий,
Господень свершится
суд справедливый —
да сбудется воля
Владыки Судеб!»
Склонил он голову,
высокородный,

690
на пестроцветное изголовье,
вокруг мореходы
легли по лавам
в палате для пиршеств;
из них ни единый
не чаял вернуться
под кров отеческий,
к своим сородичам
в земли дальние,
их вскормившие,

695
ибо знали,
как много датских
славных витязей
в этом зале
было убито.
Но Бог-заступник,
ткач удачи,
над ратью гаутской
вождем поставил
героя, чья сила

700
верх одержала
над вражьей мощью
в единоборстве,
– воистину сказано:
Бог от века
правит участью
рода людского!
Исчадие ночи
вышло на промысел;
воины спали,[45]

705
уснула охрана
под кровлей высокой,
из них лишь единый
не спал (известно,
без попущенья
Судьбы-владычицы
хищная тварь
никого не утащит
в кромешное логово),
на горе недругу

710
он ждал без страха
начала схватки.
Из топей сутемных
по утесам туманным
Господом проклятый
шел Грендель
искать поживы,
крушить и тратить
жизни людские
в обширных чертогах;

715
туда поспешал он,
шагая под тучами,
пока не увидел
дворца златоверхого
стен самоцветных,
– не раз наведывался
незваный к Хродгару,
сроду не знавший
себе соперника,
не ждал и нынче,

720
найти противника,
дозор дружинный
в ночных покоях.
(Шел ратобитец
злосчастный к смерти.[46])
Едва он коснулся
рукой когтелапой
затворов кованых —
упали двери,
ворвался пагубный

725
в устье дома,
на пестроцветный
настил дворцовый
ступил, неистовый,
во тьме полыхали
глаза, как факелы,
огонь извергали
его глазницы.
И там, в палатах,
завидев стольких

730
героев-сородичей,
храбрых воителей,
спящих по лавам,
возликовал он;
думал, до утра
душу каждого,
жизнь из плоти,
успеет вырвать,
коль скоро ему
уготовано в зале

735
пышное пиршество.
(После той ночи
Судьба не попустит
– не будет он больше
мертвить земнородных!)
Зорко высматривал
дружинник Хигелака
повадки вражьи,
стерег недреманный
жизнекрушителя:

740
чудище попусту
не тратило времени!
тут же воина
из сонных выхватив,[47]
разъяло ярое,
хрустя костями,
плоть и остов
и кровь живую
впивало, глотая
теплое мясо;

745
мертвое тело
с руками, с ногами
враз было съедено.
Враг приближался;
над возлежащим
он руку простер,
вспороть намерясь
когтистой лапой
грудь храбросердого,
но тот, проворный,

750
привстав на локте,
кисть ему стиснул,
и понял грозный
пастырь напастей,
что на земле
под небесным сводом
еще не встречал он
руки человечьей
сильней и тверже;
душа содрогнулась,

755
и сердце упало,
но было поздно
бежать в берлогу,
в логово дьявола;
ни разу в жизни
с ним не бывало
того, что случилось
в этом чертоге.
Помнил доблестный
воин Хигелака

760
вечернюю клятву:
восстал, угнетая
руку вражью,
– хрустнули пальцы;
недруг отпрянул
– герой ни с места;
уйти в болота,
зарыться в тину
хотело чудище,
затем что чуяло,

765
как слабнет лапа
в железной хватке
рук богатырских,
– так обернулся
бедой убийце
набег на Хеорот!
Гром в хоромах,
радости бражные
вмиг датчанами,
слугами, воинами,

770
были забыты;
в гневе сшибались
борцы распаленные:
грохот в доме;
на редкость крепок,
на диво прочен
был зал для трапез,
не развалившийся
во время боя,
– скобами железными

775
намертво схвачен
внутри и снаружи
искусно построенный;
в кучу валились
резные лавы,
скамьи бражные
(об этом люди
мне рассказали[48]),
допрежде не знали
мудрые Скильдинги,

780
что крутоверхий,
рогами увенчанный
дом дружинный
не властна разрушить
рука человеческая
– это под силу
лишь дымному пламени.[49]
Громом грянули
крики и топот;
жуть одолела

785
северных данов,[50]
когда услыхали
там, за стенами.
стон и стенания
богоотверженца
– песнь предсмертную,
вой побежденного.
вопль скорбящего
выходца адского.
Верх одерживал,

790
гнул противника
витязь незыблемый,
сильнейший из живших
в те дни под небом.
Причины не было
мужу-защитнику
щадить сыроядца,
пришельца миловать,
не мог он оставить
в живых поганого

795
людям на пагубу.
Спутники Беовульфа
мечами вращали,
тщась потягаться,
сразиться насмерть
за жизнь дружинного
вождя, воителя
всеземнознатного:
в толпу стеснившись,
они обступили

800
врага, пытались,
мечами тыча,
достать зломогучего,
о том не ведая,
что ни единым
под небом лезвием,
искуснокованым
клинком каленым
сразить не можно
его, заклятого,

805
он от железных
мечей, от копий
заговорен был,[51]
– но этой ночью
смерть свою встретил
он, злосчастливый,
и скоро мерзкая
душа, изыдя
из тела, ввергнется
в объятия адские.

810
Враг нечестивый,
противный Богу,
предавший смерти
несметное множество
землерожденных,
теперь и сам он
изведал смертную
немощь плоти,
изнемогавший
в руках благостойкого

815
дружинника Хигелакова;
непримиримы
они под небом.
Неисцелимая
в плече нечистого
кровоточащая
зияла язва
– сустав разъялся,
лопнули жилы;
стяжал в сражении

820
победу Беовульф,
а Грендель бегством
в нору болотную
упасся, гибнущий,
в берлогу смрадную
бежал, предчуя
смерть близкую;
земная жизнь его
уже кончилась.
И тотчас даны,

825
едва он скрылся,
возликовали:
герой-пришелец
изгнал злосчастье
из дома Хродгара,
он, доброхрабрый,
избыл их беды;
битва умножила
славу гаута,
слово чести,

830
что дал он данам,
герой не нарушил:
спас их от гибели,
исправил участь
людей, не знавших
удачи в стычках,
избавил скорбных
от долгострадания, —
тому свидетельство
люди увидели,

835
когда победитель
под кровлей дворцовой
поднял высоко
плечо с предплечьем
– острокогтистую
лапу Гренделя.
Наутро толпами
(так люди мне сказывали)
стали сходиться
дружины к хоромине:

840
дальних и ближних
земель старейшины
шли по дорогам
взглянуть на чудо
– следы чудовища;
из них ни единого
не опечалила
кончина недруга.
Следы поведали,
как, насмерть раненный,

845
разбитый в битве,
убрел враг, шатаясь,
и, Богом проклятый,
свой путь направил
к бучилу адскому
– в пучине сгинул;
варом кровавым
вскипели воды,
вспучился омут,
покрылся пеной,

850
мутные волны,
вздымаясь, дымились
багровым паром,
кровью злорадца,
лишенного радостей
и обреченного, —
геенна приняла
темного духа.
От топей к дворцу
повернули старейшины,

855
к праздничной трапезе;
за ними ратников,
всадников сила
на серых конях
шла от болота,
они возглашали:
да славится Беовульф[52]
под этим небом! —
нет другого
от моря до моря

860
на юг и на север
земли срединной,
кто бы сравнился
с ним в добродоблести,
кто был бы достойней
воестаршинствовать!
(Они и Хродгара,
вождя любимого,
хвалить не забыли
– он добрый был конунг!)

865
Там и наездники,
быстрые в битвах,
вскачь пускали
коней буланых,
и приближенный,
любимец конунга,
славословий знаток
многопамятливый,[53]
сохранитель преданий
старопрежних лет,

870
он, по-своему
сопрягая слова,
начал речь
– восхваленье Беовульфа;
сочетая созвучья
в искусный лад,
он вплетал в песнопение
повесть новую,
неизвестную людям
поведывал быль

875
все, что слышал
о подвигах Сигмунда,
о скитаниях, распрях,
победах Вёльсинга.
К месту он помянул
вероломство и месть,
к месту – верность
племянника, Фителы,
в ратном деле
неразлучимого

880
с дядей: рядом
во всякой сече
были оба,
рубились конь о конь
их мечами
несчетное множество
на чуже нежити
было посечено.
Слава Сигмунда
немало выросла

885
после смерти его:
разнесла молва,
как с драконом
– кладохранителем
он сходился,
бесстрашный в сражении,
под утесами темными
(там без Фителы
сын достойного
ратоборствовал),

890
и ему посчастливилось:
остролезвый клинок,
благородный меч
поразил змеечудище,
пригвоздил к скале,
и дракон издох;
тут по праву сокровищем
завладел герой,
воздаяньем за труд
было золото:

895
он на грудь ладьи
драгоценный груз
возложил и увез,
Вёльса доблестный сын;
а драконова плоть
сгибла в пламени.[54]
И пошла по земле
молва о нем,
широко средь народов
стал известен он,

900
покровитель воинства,
добродеятель.
А допрежде того Херемод[55]
растерял храброту,
мощь души и рук,
и подпал под власть
адской силы,[56]
и был погублен
злолукавым врагом,
– сокрушили его

905
бури бедствий
– стал он бременем
для дружины своей
и для подданных;
и скорбели тогда
о судьбе его
многомудрые мужи,
прежде чаявшие,
что сумеет он
упасти их от бед;

910
часто сетовали,
что наследовал
сын отца своего,
власть державную
над казной и дружиной,
над людьми и селеньями,
в землях Скильдингов.
И сказал певец:
полюбился нам
больше Беовульф,

915
родич Хигелака,
чем неправедный Херемод!
По кремнистым дорогам
гнали всадники
коней взапуски.
Солнце утренницы
воссияло с небес.[57]
Диву давшиеся
поспешали старейшины
храбромыслые

920
в крутоверхий зал.
Досточестный сам
вышел конунг,
увенчанный славой,
из покоев жены,
и дружина с ним,
и супруга его,
с ней прислужницы
шли толпой во дворец
к ранней трапезе.

925
Хродгар молвил,
став на пороге,
когда увидел,
под златослепящей
кровлей хоромины
лапу Гренделя:
«За это зрелище
хвалу Всевышнему
воздать я должен!
Во мрак страданий

930
был ввергнут я Гренделем,
но Бог от века
на чудо – чудо
творит, Преславный!
Еще недавно
я и не думал
найти спасителя
среди героев,
сюда сходившихся,
в мой дом, что доверху,

935
до самой кровли
был залит кровью;
из тех прославленных
мужей премудрых
никто не чаял
мой дом избавить,
жилье людское,
от злого призрака,
от адской пагубы.
Но вот он, витязь,

940
по воле Создателя
то совершивший,
чего не умели,
вместе собравшись,
мы, хитромыслые!
Мать, подарившая
людям воина,
может гордиться
(родитель добрая
жива, надеюсь!)

945
Судьба-владычица
ей подарила
сына достойного!
Тебя же, Беовульф,
из лучших избранный,
в душе полюбил я,
как чадо кровное,
– и стал ты отныне мне
названым сыном.
Ни в чем отказа

950
в моих владениях
тебе не будет!
Не раз я, бывало,
за меньшие службы
не столь достойных
казной одаривал,
не столь отважных,
как ты, подвигшийся
на небывалый труд.
Ты сам стяжал себе

955
всевечную славу!
И да воздаст Создатель
тебе, как ныне,
во все дни жизни!»
Ответил Беовульф,
сын Эггтеова:
«Работе ратной
мы были рады[58]
и шли без робости,
презрев опасность,

960
на встречу с недругом;
но было бы лучше,
когда бы ты мог
врага убитого
во всей красе его
здесь видеть:
я, право, думал,
что тут же брошу
его, изнемогшего,
иа смертное ложе,

965
что, крепко стиснутый
в моих объятьях,
он дух испустит;
ему, однако,
достало силы
отсюда вырваться;
Судьба не дала мне
сдержать бегущего
жизнекрушителя
– он стал воистину

970
резв от страха!
И скрылось чудище,
оставив лапу
ради спасенья
плечо с предплечьем;
ныне, однако,
ничто проклятого
спасти не может,
не заживется
в поганом теле

975
душа нечистая:
теперь злочинный,
отягченный грехами,
бьется в оковах
предсмертной муки;
он, тьмой порожденный,
скоро узнает,
какую кару
ему уготовила
Судьба-владычица!»

980
Унферт притихший
молчал, сын Эгглафа,[59]
не похвалялся
своими подвигами,
пока старейшины
дивились жуткой
руке чудовища,
что под стропилами
герой подвесил
– на каждом пальце

985
огромной лапы
воителя адского
железный был коготь,
острое жало
мечеподобное;
теперь мы видим,
– они говорили,
– что даже лучший
клинок на свете
не смог бы сравниться

990
с когтистой лапой
человекоубийцы.
И было повелено
ухитить Хеорот;
спешила челядь,
мужчины и женщины,
прибрать хоромы,
украсить к трапезе
гостеприимный зал,
где златовышитые

995
на стенах ткани
и дивные вещи
ласкали зренье
землерожденным.
Но все же стены,
скобами железными
прочно скрепленные,
были побиты
и двери сорваны
– одна лишь кровля

1000
цела осталась,
когда, собравшись
с последними силами,
враг злосердый
на волю рвался.
Не властен смертный
спастись от смерти:
ему, гонимому
Судьбой, открыта
одна дорога

1005
в приют, готовый
принять земное
души вместилище
на ложе смерти,
где сон последний
– отдохновение
от буйного пиршества.
Настало время
явиться конунгу,
потомку Хальфдана,

1010
в хоромы править
праздничной трапезой;
и я не слышал,
чтоб в зал сходилось
когда-либо столько
мужей достойных, —
там достославные
расселись по лавам,
пир начиная.
Сновали чаши

1015
медовой браги
среди героев,
собравшихся в Хеорот,
среди соратников
и родичей конунга
в зале, где Хродгар
сидел и Хродульф,[60]
– еще не изведали
распрей Скильдинги
междоусобиц и вероломства.

1020
Наследник Хальфдана
пожаловал Беовульфу
знак победный
– ратное знамя,
стяг златовышитый
и шлем с кольчугой;
многие видели
и меч знаменитый,
ему подаренный.
Беовульф поднял

1025
заздравную чашу:
дары такие
принять не стыдно
в глазах дружины;
и я немногих
встречал героев
в иных застольях,
кто был бы достоин
тех четырех
златозарных сокровищ!

1030
Сетью железной
по верху обвитый,
шишак тот служит
надежным кровом,
спасая голову
от остролезвого
меча, разящего
в жестокой сече,
когда воитель
идет на недругов.

1035
Еще, по воле
военачальника,
восемь коней
в роскошных соруях
ввели в палату:
была на первом
ратная упряжь,
седло, в котором
сидел, бывало,
сам сын Хальфдана,[61]

1040
дружиноводитель,
когда, вступая
в игру мечевую,
не знал он страха
над грудами трупов
под градом ударов.
Защитник Ингвинов,[62]
желая ратнику
удачи воинской,
отдал во вечное

1045
владенье Беовульфу
одежды боя
и коней резвых,
воздал ему конунг
добромогучий
за труд, воителю,
казной богатой
да скакунами
никто не скажет,
что плата нещедрая.

1050
И так же каждого
в той дружине,
которую Беовульф
привел из-за моря,
глава старейшин
в пиру приветил
дарами бесцепными;
и цену крови,[63]
пролитой Гренделем,
покрыл вождь золотом.

1055
Не будь Судьба их
вершима Богом,
не будь героя
доблестносердого,
убийца с радостью
избил бы многих!
Но род человеческий
ходит под Господом,
поэтому лучшее в людях
– мудрость,

1060
души прозорливость,
ибо немало
и зла и радостей
здесь уготовано
любому смертному
в дни его жизни.
Сливались музыка
и голос в песне
перед наследным
престолом Хальфдана;

1065
тронул струны
сказитель Хродгаров,[64]
дабы потешить
гостей в застолье
правдивым словом
песнопредания,
былью о битве
с сынами Финна,
как воину Хальфдана
Хнафу Скильдингу

1070
смерть суждена была
на поле фризском;
«Воистину, Хильдебург
тогда не радовалась[65]
ни доблести фризов,
ни мощи данов,
когда любимые
и сын и брат ее,[66]
оба пали
в противоборстве,

1075
проколоты копьями,
– жена несчастливая
свою оплакала
долю, дочь Хока,
когда наутро
она увидела
вождей дружинных
мертвых, лежащих
под небом, где прежде
лишь радости жизни

1080
она знавала.
Война истратила
войско Финна
– осталась горстка
в его хоромах,
– и он не смог бы,
подняв оружие
противу Хенгеста,
спасти последних
своих воителей;

1085
тогда, смирившись,
решил н данам
отдать половину
зала для трапез
и дома дружинного,
дабы жилищем
равно владели
даны и фризы;
еще обещался
наследник Фольквальда[67]

1090
дарами, как должно,
приветить данов:
дарить чтодневно
героям Хенгеста
пластины золота,
каменья и кольца,
а вместе и честь
воздавать им в застолье,
равно как и фризской
своей дружине.

1095
На том порешили,
и мир нерушимый
скрепили клятвой:
поклялся Хенгесту
Финн, что будут
его старейшины
править ратями
так, чтобы ратники
словом ли, делом,
по злому ли умыслу

1100
согласья не рушили,
чтобы дружинники,
те, чья участь
по смерти конунга
жить под убийцей
кольцедарителя,[68]
ни слова злобы
не смели вымолвить;
если ж из фризов,
помянув старое,

1105
распрю новую
кто посеет
меч без жалости
его жизнь решит!
Так зарок был дан.
И тогда на костер
золотые сокровища
вместе с воином,
с героем Скильдингом
были возложены:[69]

1110
люди видели
окровавленные
битв одежды
железотканые
с кабаном позолоченным
на груди вождя
среди многих воителей,
в сече сгибнувших.
По желанию Хильдебург
там, на ложе огня,

1115
рядом с Хнафом лежал
сын ее благородный,
дабы плоть его
вместе с дядиной
жар костровый истлил;
погребальный плач
затянула она,[70]
вой скорбящей жены,
и взметнулся дым,
в поднебесье огонь,

1120
пламя под облака:
кости плавились,
кожа углилась,
раны лопались
и сочилась кровь.
Так пожрал дух костра,
пламя алчное,
лучших воинов
двух враждебных племен
– и не стало их.

1125
И спешила дружина,
рать скорбящая,
разойтись по домам
в ютских землях,
в пределах фризских;
сам же Хенгест,
доверясь клятве,
время зимнее
вредотворное
вместе с Финном провел,

1130
об отчизне печалуясь;
и закрылись пути
кольцегрудых ладей
– воды вспучились,
ветром взбитые,
а затем во льды
заковал их мороз.
Но пришла пора,
повернулся год
– чередой возвращаются

1135
времена с небес
(так и ныне!)
на земли смертных,
стаял зимний покров,
зеленели поля,
и сбирался в путь
гость с чужбины;
но чаще на мысли
приходила ему
не морская тропа,

1140
но кровавое мщение
– в новой схватке
он фризам попомнил бы
встречи прежние!
Потому не отверг он
Хунлафинга[71]
меч, возложенный
на колени его,
пламя битвы,
клинок прославленный

1145
(ютам памятно
это лезвие!),
от которого
Финн лютосердый
принял смерть в бою
во дворце своем.
Так случилось,
что Гудлаф с Ослафом,
с горькой вестью
к данам ходившие,

1150
возвратились из-за моря,
и сердца их исполнились
духом ярости
– кровь заструилась
в доме Финна,
и рать была выбита,
и жена его
стала пленницей.
Было Скильдингам
чем грузить ладьи

1155
драгоценностями,
самоцветами,
– всем, что в доме,
в хоромах Финна,
отыскать смогли;
и жену благородную
возвратили они
из заморья в отечество,
в землю датскую!»
Так закончил

1160
сказитель песню;
пир продолжился
за медовым столом,
и вино – дивных бочек сокровище
разносил виночерпий.
Златовенчанная
вышла Вальхтеов
в зал, где конунг
сидел с племянником
(не порвались еще

1165
узы кровные),
а в стопах у владетельных Скильдингов
сел вития
Унферт, признанный
меж людьми
многодоблестным,
хоть и был он убийцей
кровных братьев своих.
И промолвила Вальхтеов:
«Господин мой,

1170
испей эту чашу,
о даритель сокровищ,
да возрадуешься
ты, друг воинов!
Слово доброе
молви гаутам,
будь с гостями
не скуп, но равно
дари и ближних,
приветь и дальних!

1175
Назвал ты сыном,
так я слыхала,
героя-гаута,
который ныне
очистил Хеорот
кольцесверкающий, —
так будь же щедрым,
покуда можешь! —
когда же срок твой
придет, оставишь

1180
своим сородичам
казну и земли!
А добрый мой Хродульф[72]
поддержит славу
юной дружины,
коль скоро прежде,
чем он, о Скильдинг,
ты жизнь покинешь;
сторицей, надеюсь,
воздаст он нашим

1185
детям за прежнее:
был сиротой он,
его мы вскормили
и мы возвысили
нам на радость,
ему во славу!»
Затем повернулась
к скамье, где братья,
Хредрик и Хродмунд,
сыны ее кровные,

1190
сидели средь юных,
а между ними —
герой гаутский,
воитель Беовульф.
Ласковым словом,
чашей медовой
был он привечен,
а также пожалован
двумя запястьями
златовитыми

1195
да украшением
– кольцом ошейным,
какого в жизни
я и не видывал,
и кто из героев
владел, не знаю,
подобным сокровищем,
кроме Хамы,[73]
который, в дом свой
внеся ларец

1200
с ожерельем Бросинга,
бежал от гнева
Эорменрика
под руку Предвечного.[74]
Гаутский Хигелак,
внук Свертинга,[75]
тем даром Вальхтеов,
кольцом был украшен
в последней битве,[76]
где защищал он

1205
свою добычу,
стоя под стягом, —
войнолюбивца
Судьба настигла
в пределах фризских:
надев на шею
то украшение,
пришел за море
дружиноначальник,
но пал под щитами,

1210
и с телом вместе
убор нагрудный
достался франкам,
и это сокровище
также стало
поживой слабейших[77]
врагов на поле,
где многих гаутов
смерть похитила.
Под клики застольные

1215
молвила Вальхтеов,
стоя меж воинов:
«Владей, о Беовульф,
себе на радость,
воитель сильный,
дарами нашими —
кольцом и запястьями,
и пусть сопутствует
тебе удача!
Гордись же, воин,

1220
славой и мощью
и будь наставником
этих юных.
Не я прославляю —
ты сам прославил
себя среди смертных
вовек и повсюду,
вплоть до границы
суши и моря!
Будь же, воитель,

1225
благоуспешен!
Живи безбедно!
И я надеюсь,
ты станешь другом
сынам моим кровным,
о многорадостный!
Конунгу предан[78]
каждый наш ратник,
верен другу
и кроток духом;

1230
старейшины дружны;
слуги покорны;
хмельные воины
мне повинуются!»
Воссела гордая!
Великолепен был
пир-винопитие;
и не предвидели,
не знали витязи
Судьбы злосмертной,

1235
им уготованной,
когда под вечер
Хродгар на отдых
в покои конунга
ушел, оставив,
как должно, в зале,
в чертоге, стражу,
дозор дружинный.
Служили им ложами
и подголовьями

1240
скамьи дощатые[79]
(Роком отмечен
был между ними
один брагопийца[80]);
щиты широкие,
блестя, стояли
у них в изголовьях;
на лавах виднелись
высокие шлемы;
и меч отменный

1245
у каждого воина
был под рукою,
и сбруя кольчатая.
Таков обычай
у них, всечасно
готовых к сече:
и в дальнем походе,
и в доме отчем —
везде, где опасность
грозит владыке,

1250
стоит на страже
дружина добрая!
Они уснули.
Из них единый
за сон расплатился,
как то и прежде
случалось в доме,
где долго злочинствовал
Грендель, покуда
казнь по заслугам

1255
его не настигла,
но скоро люди
о том узнали,
что недруг по смерти
оставил мстителя
за кровь, пролитую
в том сражении.
Выла над сыном
родитель Гренделя[81]
– женочудовище,

1260
жившее в море,
в холодных водах,
в мрачной пучине,
с тех пор как Каин
мечом зарезал
отцово чадо,
кровного брата,
а сам, заклейменный,
утратив радости
рода людского,

1265
бежал в пустыню
и там породил
многих проклятых
существ, подобных
Гренделю-волку,
ходившему в Хеорот
где с ним и встретился
ратник сильный,
жаждавший мощью
с мерзким помериться,

1270
благо от Бога
дан человеку
дар многославный
– сила и храбрость;
там, уповая
на волю Господа,
воин сразился
и твари адской
воздал, как должно,
– с позором сгинул

1275
лишенный счастья
враг земнородных
в болотное логово.
Но мать страшилища,
тварь зломрачная,
решила кровью
взыскать с виновных,[82]
отмстить за сына:
явилась в Хеорот,
где войско датское

1280
дремало в зале,
и новые скорби
и страхи прежние
сулила людям
родитель Гренделя.
(И все же не слишком
страшна врагиня
– не так ведь могуча
жена в сражении,[83]
как муж, подъявший

1285
молотокованый,
кровью запятнанный
меч остролезвый,
дабы с размаху
разбить на вражьем
шеломе вепря[84].)
Щитов достаточно
нашлось в чертоге,
клинки засверкали
в руках у воинов

1290
(лишь тот, застигнутый
врасплох, спросонок
не вспомнил о шлеме,
о мече и кольчуге);
тогда от дружины
она бежала,
уйти поспешила,
жизнь упасая,
но все же успела
похитить сонного

1295
схватила ратника
и скрылась в топях.
Она сгубила
любимца Хродгара,
слугу вернейшего
из всех старейшин
земель междуморских,
достойного мужа,
храброго в битвах.
(Тем временем Беовульф

1300
спал после праздника
златодарения
в дальних палатах,
гаут всеславный.[85])
Крики в хоромах;
она похитила
руку Гренделя,
н вновь злосчастье
вернулось в Хеорот:
выпал жребий

1305
гаутам с данами
дань выплачивать
кровью родичей.
Многострадального
старца-правителя
скорбь сокрушила,
когда он услышал,
что умер лучший
из благороднейших
его соратников.

1310
Тогда поспешно
к нему был призван
победный Беовульф,
и рано поутру
военачальник
со всем отрядом
своих сородичей
к вождю явился,
дабы услышать,
какими благами

1315
воздал Создатель
за прежние муки.
Шагал по плитам
прославленный в битвах
и с ним дружина
(дрожали стены)
навстречу мудрому
старцу-конунгу;
владыку Ингвинов
спросил он, приветствуя,[86]

1320
счастливо ль минула
ночь прошедшая.
Хродгар промолвил,
защита Скильдингов:
«Речь не о счастье!
– Вновь посетили
датчан печали:
мертв Эскхере,[87]
первый из братьев
в роду Ирменлафов,

1325
мудрый старейшина,
столп совета,
с кем мы конь о конь
скакали в сечах,
прикрыв друг друга,
рубили вепрей
на вражьих шлемах,
– да будет примером
каждому ратнику
слава Эскхере.

1330
Тварью грозной,
забредшей в Хеорот,
был убит он,
и я не знаю,
с поживой, жадная,
куда бежала,
в какое место.
На месть возмездием
она ответила,
на бой полночный,

1335
в котором с Гренделем
ты сквитался,
воздав за гибель
и долгострадание
народа нашего,
– недруг страшный
лишился жизни;
теперь явилась
ему на смену
эта зломыслая

1340
кровью выместить
смерть сыновнюю, —
так полагает
любой из героев,
скорбящих в сердце
о верном соратнике.
Смотри! Вот Эскхере
рука, что щедро
деяния добрые
для всех творила!

1345
Я слышал – старейшины
мне поведовали,
также и люди,
окрест живущие,
что им случалось
видеть воочию
двух на пустоши
воров крадущихся,
существ кромешных,
и будто бы первой —

1350
так им казалось
– тварь выступала
в обличий женском,
а следом – поганый
шел отверженец
тропой изгнанников,
муж, что огромней
любого смертного,
– народ издревле
нарек его Гренделем,

1355
но кем зачат он,
и чьи они чада,
и кто был их предком
из темных духов,
и где их жилище
– люди не знают;
по волчьим скалам,[88]
по обветренным кручам,
в тумане болотном
их путь неведом,

1360
и там, где стремнина
гремит в утесах,
поток подземный,
и там, где, излившись,
он топь образует
на низких землях;
сплетает корни
заиндевелая
темная чаща
над теми трясинами,

1365
где по ночам
объявляется чудо
огни болотные;
и даже мудрому
тот путь заказан;
порой бывает,
что житель пустошей,
гонимый сворой,
олень гордорогий,
спасая голову,

1370
стремится к лесу,
но, став на опушке,
он жизнь скорее
отдаст охотнику,
нежели ступит
в темные чащи,
страшное место! —
когда же буря
тлетворным ветром
дышит над водами,

1375
вздымаются волны,
мрачнеет воздух,
небо плачет.
И вновь на тебя лишь
мы уповаем!
Подвигнись на поиск,
если отважен,
найди злотворящую
в землях неведомых,
в краю незнаемом!

1380
Я же за службу
воздам, как прежде,
древним золотом
кольцесокровищниц,
коль скоро с победой
в живых вернешься!»
Беовульф молвил,
потомок Эггтеова:
«Мудрый! не стоит
печалиться! – должно

1385
мстить за друзей,
а не плакать бесплодно![89]
Каждого смертного
ждет кончина!
пусть же, кто может,
вживе заслужит
вечную славу!
Ибо для воина
лучшая плата —
память достойная!

1390
Встань же, державный!
Не время медлить!
Пойдем по следу,
и матерь Гренделя
не сможет скрыться —
вот мое слово! —
ни на пустоши,
ни в чащобе,
ни в пучине, —
нет ей спасения!

1395
Ты же нынче
скорбящее сердце
скрепи надеждой,
ибо я знаю твое желанье!»
Старец воспрянул;
благословил он
Бога за речи
храброго мужа.
Был скоро для Хродгара
конь оседлан,

1400
скакун волногривый.
Правитель мудрый
ехал, державный,
и с ним дружина,
его щитоносцы.
Ног отпечатки,
тропа тореная
вела по равнине,
путь указуя
в лесную чащу,

1405
к Сумрачным топям
(лучшего витязя
мертвое тело
там волокла она,
друга Хродгара
и его соправителя).
Дальше направились
высокородные
к скалам гранитным,
к теснинам темным,

1410
где меж утесов
стези кремнистые
шли над ущельем,
кишащим нечистью;
вождь – впереди,
а старейшины ехали
сзади, дабы
не сбиться со следа,
– вдруг перед ними
явились кручи,

1415
склоны, поросшие
мрачным лесом,
камни замшелые,
а ниже – волны,
кипящие кровью.
Горько оплакивали
скорбные даны
долю Скильдингов,
горький жребий,
судьбу героя,

1420
когда сыскали
меж валунами
на побережье
голову Эскхере.
Видели воины,
как омут вспенивался
горячей кровью
(рог боевую
пел погудку);
спешившись, конники

1425
тут же приметили
червоподобных
подводных чудищ,
игравших в зыбях,
лежавших на отмели,
морских драконов
из тех, что часто
в час предрассветный
парусу путь
преграждают в море,

1430
ища поживы;
хлынула нечисть
прочь, злобесная,
едва заслышала
звуки рога;
тут воин гаутский
стрелой из лука
пресек на водах
жизнь пучеглазого[90] —
прямо в сердце

1435
вошло стрекало, —
и змей, влекомый
потоком в море,
смертельно раненный,
все тише бился;
кабаньими копьями,
крюками острыми
его забагрили
и скоро вытянули
на сушу диковинного

1440
волноскитальца,
выходца бездны.
Беовульф к бою,
страха не знающий,
надел кольчугу,
доспех, сплетенный
руками искусников,
наряд, который
должен был в бездне
служить дружиннику,

1445
ратнику нужен
покров нагрудный,
хранящий в сечах
мечедробящих
сердце от раны,
жизнь от смерти;
и шлем сверкающий
нужен воину
в бучиле темных
водоворотов,

1450
кров надежный,
увитый сетью
и золоченым
вепрем увенчанный
(так он умельцем
лет незапамятных
был выкован дивно,
что ни единый
удар в сражении
ему не страшен).

1455
Также герою
стало подспорьем
то, что вручил ему
вития Хродгаров:
меч с рукоятью,
старинный Хрунтинг,[91]
лучший из славных
клинков наследных
(были на лезвии,
в крови закаленном,

1460
зельем вытравлены
узорные змеи);
в руке героя,
ступить решившегося
на путь опасный,
на вражью землю,
тот меч не дрогнет —
не раз бывал он,
клинок остреный,
в работе ратной.

1465
Теперь, отдавая
оружие воину,
его сильнейшему,
не хвастал сын Эгглафа
своей могучестью,
как прежде случилось,
когда упился он
брагой на пиршестве, —
не он ведь решился,
жизнью рискуя,

1470
на подвиг в пучине,
чем честь и славу
свою поущербил!
Но не таков был
герой, надевший
одежды битвы.
И молвил Беовульф
сын Эггтеова:
«Славный! припомни,
наследник Хальфдана,

1475
теперь, даритель,
когда я в битву
иду, о всемудрый,
что мне обещано:
коль скоро, конунг,
я жизнь утрачу,
тебя спасая,
ты не откажешься
от слова чести,
от долга отчего,

1480
и будешь защитой
моим сподвижникам,
дружине верной,
коль скоро я сгибну;
а все сокровища
твои, о Хродгар,
дары, за море
послать должно Хигелаку —
пусть он узнает,
гаут державный,

1485
поймет сын Хределя,[92]
взглянувши на золото,
что встретил я
щедрого кольцедарителя
и этим богатством
владел до срока;
а меч мой наследный
отдайте Унферту —
пускай муж сильный
моим владеет

1490
клинком каленым.
Я же стяжаю
победу Хрунтингом
или погибну!»
Завет измолвив,
не стал ждать ответа,
но прянул прямо
в бурлящие хляби
вождь гаутский —
морские воды

1495
над ним сомкнулись.
Ко дну он канул
(был переходу
дневному равен
путь через бездну),
а там злобесная,
вод владычица,
бурь хозяйка
встретила, лютая,
героя, дерзнувшего

1500
проникнуть сверху
в ее пределы;
и, выпустив когти,
в охапку воина
она схватила,
но был в кольчуге,
в наряде ратном
неуязвим он —
не по зубам ей,
кровавогубой,

1505
сбруя железная,
сеть нагрудника, —
и потащила
пучин волчица
кольцевладельца
в свой дом подводный,
и зря он пытался,
страха не знающий,
достать врагиню,
его влекущую,

1510
мечом ужалить;
морские чудища,
клыками лязгая,
грызли железо.
Так в скором времени
он оказался
в неведомом зале,
который кровлей
был отмежеван
от вод прожорливых,

1515
от бездн холодных,
чертог обширный;
и там при свете
огня[93], в сиянье
лучистого пламени
пред ним предстала
пучин волчица,
женочудовище.
Тогда он с размаху,
сплеча обрушил

1520
железо тяжкое —
запело лезвие
о голову чудища
погудку бранную,
но тут же понял он,
что луч сражений[94]
над ней не властен,
ее не ранит
меч остролезвый,
он бесполезен

1525
здесь, в этой битве,
шлемодробитель,
издревле слывущий
острейшим в сечах,
всесокрушающий —
впервые слава
меча лучистого
тогда помрачилась!
Но тверд был духом
и помнил о славе

1530
вершитель подвигов,
родич Хигелака:
он прочь отбросил
искуснокованый,
наземь кинул
клинок свой бесценный,
и сам, разгневанный,
себе доверился,
мощи рук своих.
(Так врукопашную

1535
должно воителю
идти, дабы славу
стяжать всевечную,
не заботясь о жизни!)
Не устрашился
гаутский витязь:
схватил за плечи
родитель Гренделя
и, гневом кипящий,
швырнул врагиню,

1540
тварь смертоносную
метнул на землю;
она ж немедля
ему ответила:
в него кровавыми
впилась когтями
и тут, уставший,
он оступился,
муж могучий,
он рухнул наземь.

1545
Уже, пришельцу
на грудь усевшись,
она готовилась
ножом широким
воздать за сына;
но были доспехом
покрыты прочным
плечи героя,
была кольчуга
ножу преградой,

1550
и сгинул бы воин,
потомок Эггтеова,
вождь гаутский,
в водной пучине,
когда б не спасла его
сбруя ратная,
сеть боевая,
когда б Всевышний.
Правитель Славы,
его покинул;

1555
но Бог справедливо
судил – и витязь
воспрянул, ратник
сильный, как прежде.
Тогда он увидел
среди сокровищ
орудие славное,
меч победный,
во многих битвах
он был испытан,

1560
клинок – наследие
древних гигантов;
несоразмерный,
он был для смертного
излишне тяжек
в игре сражений,
но ухватился
герой за черен,
посланец Скильдинга,
страха не знающий,

1565
сплеча ударил
и снес ей голову, —
шею рассекши,
разбив хребтину,
пронзило лезвие
плоть зломерзостную;
тварь издохла;
клинок окровавился,
герой возрадовался![95]
И тут победный

1570
меч изнутри
озарился светом
так ранним утром
горит на тверди
свеча небесная.
Вдоль стен по залу
прошел воитель,
кипящий яростью
дружинник Хигелака,
держа оружие

1575
наизготове, —
тот меч герою
еще был нужен! —
воздать он задумал,
как должно, Гренделю
за то, что чудовищный
ходил еженощно
войной на данов
и не единожды,
но многократно

1580
крал из Хеорота
родичей Хродгара,
спящих дружинников
губил без жалости —
пятнадцать сожрал он
мужей датских,
без счета прочих
ему досталось
людей в поживу;
за те злодейства

1585
он поплатился! —
сыскал отмститель
труп Гренделя в зале,
плоть изувеченную, —
таким, спасаясь,
бежал враг из Хеорота,
с места схватки;
далеко отпрянула
мертвая туша,
когда от тулова

1590
отъяло лезвие
огромную голову.
Тогда-то ратники
из дружины Хродгара,
на страже ставшие,
дозором над заводью,
увидели воины,
как воды вспучились,
покрылись зыби
кровавой пеной;[96]

1595
тогда же старцы
седоголовые
совет держали,
решили мудрейшие,
что не вернется
дерзкий воитель,
вновь не явится
перед владыкой:
победу празднует —
так рассудили

1600
пучин волчица;
и в час девятый
всеславный Скильдинг,
златодаритель,
ушел с дружиной
домой, а на взморье
одня остались
гауты, гости,
скорбели и ждали
и не надеялись

1605
в живых увидеть
вождя любимого.
И тут меч, смоченный
в крови зломерзких,
клинок, как ледышка,
в руках стал таять —
то было чудо:
железо плавилось,
подобно льдинам,
когда оковы

1610
зимы на море
крушит Создатель,
Судеб Владыка,
Повелитель Времени.
Из всех сокровищ,
какие видел
гаутский воин
в подводном доме,
лишь вражью голову
да еще самоцветный

1615
взял чудо-черен,
меча огарок
(истлила лезвие,
сожгла железо
кровь ядовитая
врагов человеческих);
и в путь обратный
он, невредимый
чудищеборец,
пустился в пучинах;

1620
и были чисты
бурные воды,
пустынны хляби,
где прежде властила
тварь злотворная,
в схватке сгибнувшая.
Добродоблестный
к спасительной суше
выплыл воин
и вынес на берег

1625
добычу победы,
дань битвы;
а там уж встретила
вождя дружина,
Господу в радости
благодарствующая
за спасение витязя,
в живых возвращенного;
и от бремени шлема
свободили его,

1630
от нагрудника тяжкого;
и тогда успокоились
воды в том омуте
окровавленном.
От скал приморских
тропой знакомой,
дорогой хоженой
шли дружинники,
в сердце радуясь,
и несли с побережия

1635
неподъемную
мертвую голову,
череп чудища,
отягчавший им
плечи, сильным,
всем по очереди,
– так, по четверо,
волокли с трудом
на древках копий
голову Гренделя

1640
к золотому чертогу;
все четырнадцать
выступали в ряд,
впереди же всех
по лугам шагал
вождь могучий,
из них сильнейший.
И явились в хоромину;
и направился он,
достославный,

1645
отважный в битве,
предводитель их,
прямо к Хродгару,
к престолу конунга,
а за ним внесли
притороченную за волосы
к древкам ясеневым
голову Гренделя
в зал для пиршеств
на страх пирующим,

1650
и хозяйке-владычице
напоказ чудо-голову.
Молвил Беовульф,
отпрыск Эггтеова:
«Вот, гляди, тебе,
сын Хальфдана,
дань с морского дна,
владыка Скильдингов,
в знак победы
сюда принесли мы!

1655
То была не простая
служба ратная,
но подводная битва,
непосильный труд, —
шел на смерть я,
на верную гибель
в бурной бездне,
да Бог упас!
Острый Хрунтинг —
хотя и вправду

1660
меч отменный —
мне не сгодился,
но другое Создатель
дал мне орудие:
меч гигантов,
клинок светозарный,
там висел на стене —
так хранит Господь,
смертных в бедствии!
Этим лезвием,

1665
с помощью Божьей
удалось одолеть мне
вод владычицу;
но растаял клинок —
то железо расплавила
кровь горячая,
битвы испарина, —
мне ж достался
огарок – черен.
За датчан сполна

1670
я воздал
ярой нечисти
и клянусь, что отныне
ты с дружиной,
со старейшинами,
с домочадцами
сможешь в Хеороте
спать бестревожно,
ибо адские выходцы,
силы дьявольские,

1675
твои земли покинули,
конунг Скильдингов,
прежние скорби
не воротятся!»
И тогда золотую
рукоять меча,
исполинов наследье,
он вручил седовласому
старцу-воину,
и до веку владел

1680
вождь датчан
той диковиной —
после гибели
богопротивников,
после смерти зломерзких
сына и матери,
драгоценность
искусно выкованная
отошла во владение
к наилучшему

1685
на земле междуморской,
к достойнейшему
из дарителей золота,
к датскому конунгу.
Хродгар вымолвил
(он разглядывал
древний черен,
искусно чеканенный,
на котором означивалось,
как пресек потоп

1690
великаново семя
в водах неиссякаемых,
кара страшная! —
утопил Господь
род гигантов,[97]
богоотверженцев,
в хлябях яростных,
в мертвенных зыбях;
и сияли на золоте
руны ясные,[98]

1695
возвещавшие,
для кого и кем
этот змееукрашенный
меч был выкован
в те века незапамятные
вместе с череном,
рукоятью витой)
слово мудрое
сына Хальфдана
(все безмолвствовали)

1700
«Вождь, творящий
справедливый суд,
старец-землевластитель,
многое помнящий,
утверждает: рожден
этот воин
для славы всеземной!
Да! молва о тебе
в племенах человеческих
далеко разнесется,

1705
благороднейший друг мой Беовульф!
Мудромыслием, доблестью
ты стяжал теперь
нашу дружбу
и назван сыном;
ты же в будущем
над народом твоим
утвердишься (известно мне!)
добродетелями,
не как Херемод,[99]

1710
наследник Эггвелы,
что над Скильдингами
гордо властвовал
не во благо им,
но к погибели
племени датского.
Он, исполненный лютости,
домочадцев разил,
сотрапезников,
и покинул мир,

1715
вождь неправедный,
в одиночестве;
и хотя Творец
одарил его
всемогуществом
и возвысил его
над народами,
все равно в душе
жаждал он кроволития,
и не кольцами

1720
данов радовал,
но безрадостные
длил усобицы,
распри ратников
во владеньях своих.
Вот урок тебе,
мудрая притча,
слово старца,
вождя многозимнего:
то не чудо ли,

1725
что всесильный Господь
от щедрот своих
наделяет людей
властью и мудростью,
возвышает их, —
Бог, он всем вершит!
– он же в сердце
высокородного
поселяет страсть
любостяжания

1730
и возводит его
на наследный престол,
ставит сильного
над дружиной,
над селеньями
и над землями
столь обширными,
что немудрому мнится,
будто нет пределов
владеньям его;

1735
и богатство его возрастает,
и ни старость, ни хвори
не вредят ему,
беды и горести
пе мрачат души,
и мечи врагов
не грозят ему,
ибо целый мир
под пятой у него.
Он же не ведает,

1740
что, покуда в нем
расцветала страсть
да гордыня росла,
в его сердце страж,
охранитель души.
задремал, почил,
сном пересиленный,
а губитель[100] уже
тайно лук напряг
и направил стрелу,

1745
от которой душа
под кольчугой не спрячется,
под железною броней, —
нет спасенья
от посланницы адских
вредотворных сил
станет мало
ему, ненасытному,
всех имений его,
станет он гневлив

1750
и на кольца скуп,
и, презрев Судьбу,
он отвергнется
от Бога благостного,
ниспославшего ему
власть и золото;
между тем к окончанью
жизнь клонится,
обращая в прах
тело бренное,

1755
плоть ветшающую;
а на смену отжившему
придет конунг,
на рать расточающий
все богатства предместника
щедрой рукой.
Берегись же и ты,
милый мой Беовульф,
этих помыслов пагубных,
но ступи на путь

1760
блага вечного
и гордыню, воитель,
укроти в себе,
ибо ныне
ты знатен мощью,
но кто знает, когда
меч ли, немочь ли
сокрушат тебя,
иль объятия пламени,
или пасть пучины,

1765
или взлет стрелы,
или взмах меча,
или время само —
только свет помрачится
в очах твоих,
и тебя, как всех,
воин доблестный,
смерть пересилит!
Пять десятков зим[101]
я под сводом небесным

1770
правил данами,
утверждая оружием
их могущество
в этом мире
между многих племен,
и тогда возомнил,
будто нет мне
под небом недруга.
Но пришла беда! —
разоренье и скорбь

1775
после радости! —
Грендель, выходец адский,
объявился, враг
в дом мой повадился!
И от злобы его
много я претерпел
мук и горестей;
но слава Господу
Небоправителю,
что продлил мои дни,

1780
дабы ныне
эту голову изъязвленную
я увидел воочию
после долгостраданий моих!
Время! сядем за пир!
Винопитием
усладись, герой!
На восходе, заутра
я с тобой
разделю сокровища!»

1785
Слову мудрого радуясь,
воин гаутский
занял место
в застолье праздничном:
и дружине,
и стойкому в битвах
лучше прежней была
изобильная трапеза
приготовлена снова.[102]
Ночь шеломом

1790
накрыла бражников,
и дружина повстала:
сребровласого
старца Скильдинга
одолела дрема,
да и гаута сон,
щитобойца-воителя,
пересиливал,
и тогда повел
к месту отдыха

1795
гостя, воина,
издалека приплывшего,
истомленного ратника,
домочадец,
слуга, обиходивший
по обычаям древним
мореходов и путников
в этом доме.
Уснул доброхрабрый;
и дружина спала

1800
под высокою кровлей
зала златоукрашенного
А когда в небесах
ворон черный[103]
зарю возвестил,
солнце светлое
разметало мрак,
встали ратники,
меченосцы,
в путь изготовились,

1805
дабы вел их вождь
к водам, странников,
на корабль свой,
опытный кормчий.
И тогда повелел он
Хрунтинг вынести,[104]
остролезвое
железо славное,
и вернул сыну Эгглафа
с благодарностью,

1810
молвив так:
этот меч —
лучший в битве друг!
(и ни словом худым
о клинке не обмолвился
добросердый муж!)
а потом с нетерпением
рать снаряженная
дожидалась его,
поспешившего

1815
в золотые чертоги,
где предстал герой,
полюбившийся данам,
перед Хродгаром.
Молвил Беовульф,
сын Эггтеова:
«Ныне водим мы,
морестранники,
возвратиться
в державу Хигелака.

1820
Ты приветил нас,
дал нам пристанище,
был хозяином
щедрым и ласковым;
и коль скоро случится
мне на этой земле
ради дружбы твоей
сделать большее,
чем уже свершил,
о народоводитель,

1825
буду рад я
работе ратной;
и коль скоро за море
донесет молва,
что соседи
тебя тревожат,
как бывало уже,
угрожая набегами, —
я пошлю тебе войско
в тысячу воинов,

1830
рать на выручку,
ибо знаю, что Хигелак,
хоть и молод[105]
правитель гаутский,
он поможет мне
словом и делом,[106]
я, как должно, в сраженье
послужу тебе,
и добуду победу
с древом битвы в руках,

1835
и пополню
твою дружину.
Если ж Хредрик,[107]
наследник державный,
к нам наведается,
в земли гаутские,
встретит он друзей, —
страны дальние
хороши для того,
кто и сам неплох!»

1840
Тут, ответствуя,
Хродгар промолвил:
«Слово это
вложил в твое сердце
сам всемудрый Бог,
ибо разума большего
в людях столь молодых
не встречал я!
Ты крепок телом,
сердцем праведен

1845
и в речах правдив!
Я же чаю,
что случай выпадет
сыну Хределя
от меча ли погибнуть,
от копья-стрелы,
от железа, болезни ли.
но любезный твой
вождь упокоится, —
ты же выживешь!

1850
и тогда-то уж гаутам
не сыскать среди знатных
достойнейшего,
кто бы лучше
управил державу, —
лишь бы сам ты
престол не отринул![108]
А еще по душе,
милый Беовульф,
мне твое благомыслие,

1855
ибо ты учинил
в наших землях мир
и согласье
в гаутах с данами, —
и отныне меж нами
не бывать войне,
и усобицы прежние,
распри забудутся!
И покуда я властен
в державе моей,

1860
я сокровищниц не закрою —
пусть из края в край,
от друзей к друзьям,
лебединой дорогой[109]
по равнине волн
корабли кольцегрудые
перевозят дары!
Знаю я, мои подданные
должным образом,
доброчестным обычаем

1865
встретят недругов
и приветят друзей!»
Тут двенадцать даров
друг дружины,
сын Хальфдана,
поручил мореплавателю,
дабы эти сокровища
свез он родичам
в земли отчие
да скорей бы к нему возвращался;

1870
и тогда благородного
крепко обнял
владыка Скильдингов
на прощание,
лобызая воителя, —
и сбежала слеза
по щеке седовласого,
ибо старец,
гадая надвое,
не надеялся

1875
вновь увидеть
в своем чертоге
и услышать вождя,
так ему полюбившегося,
что не смог он сдержать
в сердце бурю слез;
и не раз потом
грустью полнилась
грудь правителя —
вспоминался ему

1880
воин избранный.
Вышел Беовульф
из хором на луга,
славным радуясь
золотым дарам
(а уж конь морской
ждал хозяев,
корабль на якоре);
шли герои,
расхваливали

1885
подношения Хродгаровы:
он воистину
вождь безупречный —
только старость
его и осилила,
как и всякого смертного.
Шла дружина
мужей доспешных
к побережию,[110]
и сверкали на воинах

1890
сбруи ратные,
кольцекованые.
Страж прибрежный
следил с утеса,
как и прежде;
дивясь на воинство
потрясал он копьем,
не грозя, но приветствуя
вот идет на корабль свой
рать сверкающая,

1895
гордость гаутов!
И взошли они
на корму круто выгнутую,
нагрузили
ладью на отмели
и казною, и конями,
и припасами воинскими,
и дарами бесценными
из сокровищниц Хродгара
переполнили.

1900
Корабельного Беовульф
одарил караульщика
золоченым мечом,
дабы этим отличием,
древним лезвием,
страж гордился
в застольях бражных.
И отчалили корабельщики,
и отплыли, покинули
землю данов;

1905
взвился на мачте
парус, плащ морской,
к рее крепко привязанный,
древо моря
скользнуло по волнам —
и помчалось;
ни разу над водами
непопутного не было
ветра плавателям,
и летел через хляби соленые

1910
прочно сбитый борт
по равнине бурь;
скалы гаутские
показались вблизи,
берег знаемый, —
быстро к пристани,
подгоняемый ветрами,
побежал корабль!
А уж там их
встречал дозорный

1915
страж, высматривавший
в океанской дали
возвращающихся
морестранников;
привязал он
широкореброго
вервью к берегу,
чтобы дерево плаваний
в хляби водные
не увлек отлив.

1920
Повелел тогда
людям Беовульф,
благо путь недалекий,
на плечах снести
золотую кладь
к дому Хигелака,
сына Хределя, —
на приморском холме
вождь с дружиной
сидел в хоромах.

1925
Был дворец тот обширен,[111]
владыка могуч,
а жена его, Хюгд,
и юна, и разумна,
и ласкова,
хоть и мало зим
провела она
в этом доме,
дочь Хереда,
наделяя без робости

1930
гаутских воинов
драгоценностями
от щедрот своих.
Ни гордыней, ни хитростью
не подобилась Хюгд
Трюд-владычице,[112]
той, на чье лицо
заглядеться не осмеливался
ни единый
из лучших воителей,

1935
кроме конунга,
ибо каждый знал:
страшной каре
повинный подвергнется,
смертным узам,
и меч, не мешкая,
огласит над злосчастным
приговор Судьбы —
и без жалости
смертоносное лезвие

1940
сокрушало жизнь.
Не к лицу то властительнице,
не пристало то женщине,
даже лучшей из жен,
прях согласья,[113]
по злобе, наветами
лишать жизни
мужей неповинных!
Родич Хемминга[114], Оффа,
укротил ее;

1945
и за чашей медовой
люди сказывали,
что смирилась,
притихла злочинная
с той поры, как взял
юный вождь
деву златоукрашенную
в жены за море,
конунг Оффа
в свои чертоги,

1950
там по воле отцовской,
за желтыми водами,
зажила она,
с той поры добронравная,
многовластная
благоденствовала,
и была ей ниспослана
доля радостная,
и любил ее
вождь дружинный,

1955
герой досточестный,
из сынов земли
всеизвестнейший, —
так я слышал, —
от моря до моря
Оффа славился
и победами ратными,
и подарками щедрыми
копьеносцам-дружинникам,
и в державе своей

1960
мудровластием;
и таким же, как он,
был внук Гармунда,
родич Хемминга,
в битвах яростный Эомер,
покровитель воителей.
Предводитель шел,
и дружина за ним,
от приморских песков
по знакомой дороге,

1965
прочь от берега, —
светоч небесный,
солнце с полдня
тропу озаряло.
Ускоряя шаг,
поспешала рать
ко дворцу, где сидел
юный конунг,
хранитель державы,
щедросердый вождь,

1970
победитель Онгентеова.[115]
Прежде них добежала
весть до Хигелака
о пришествии Беовульфа:
он вернулся
живой, невредимый
с бранных игрищ, —
уже приближается
ко дворцу друг щита,
к дому отчему!

1975
Тотчас было
владыкой поведено
во дворце чертог
приготовить для странников,
и воссели там
родич с родичем,
вождь с героем,
из похода вернувшимся,
и, как должно,
хозяина доброго

1980
витязь приветствовал.
Обходили стол
чаши с брагою:
честных ратников
медом потчевала,
мореходов,
дочь Хереда;[116]
тут же Хигелак,
в зале пиршественном,
их расспрашивал,

1985
ибо знать желал,
что морская рать,
что дружина гаутская
на чужбине изведала:
«Ты покинул нас,
родич Беовульф,
обуянный желанием
испытать себя
за солеными хлябями
битвой в Хеороте,

1990
что же было потом?
Спас ли Хродгара ты,
досточтимого конунга,
от напасти
всеземноизвестной?
Я не верил в успех,
сокрушался в душе
и, страшась твоих
дерзких замыслов,
друг возлюбленный,

1995
умолял не искать
встречи с чудищем,[117]
но понудить самих
южных данов
соперничать с Гренделем.
Слава Господу,
что хранил тебя
и вернул в живых!»
Молвил Беовульф,
отпрыск Эггтеова:

2000
«То известно
вождь мой Хигелак
многим людям,
нам повстречавшимся,
как я с Гренделем
переведался
в том чертоге,
в ночной хоромине,
в доме Скильдинга,
где бесчинствовал

2005
адский выходец,
– так воздал я ему,
что соотчичи Гренделя,
твари гнусные,
искони прозябающие
в прахе, проклятые,
никогда не похвалятся
этой битвой
и воплем заутренним!
Гостем Хродгара

2010
я вошел во дворец,
в зал для пиршеств,
где сын Хальфдана,
как услышал
мое прозвание,
удостоил меня
местом возле
престолонаследника.
Ликовала дружина —
в жизни я не видал

2015
большей радости
в бражном застолье;
там хозяйка державная,
миротворица,
не воссев еще
за веселый стол,
высылала в зал
юным дружинникам,
им на радость,
витое золото;

2020
подносила воителям
дочь Хродгара
чаши с медом,
и я услышал
имя – Фреавару;[118]
так ее называли,
пряху мира,
герои, одаренные
кубком дивноукрашенным.
Златоубранная

2025
эта дева обещана
сыну Фроды[119], счастливцу:
за благо счел
мудрый Скильдинг,
хранитель державы,
избежать войны,
выдав деву
замуж за недруга.
Только редко где
после гибели кольцедробителя

2030
опускаются копья,
смерть несущие, —
и невесте желанной
не упрочить согласия,
ибо вождь хадобардов
не возрадуется,
ни дружина,
ни его сородичи,
когда он войдет
с молодой женой

2035
в отчий дом – и увидит
гордых данов
посланников,
а на них златокованую
сбрую древнюю,
достояние хадобардское,
родовое оружие,
им служившее
до поры, пока
в мечевой игре

2040
не похищено было
вместе с воинами.
Там, за чашей медовой,
седой боец,
не забывший убитых
своих соратников,
он, печальный,
глядя сумрачно
на знакомый клинок,
станет сердце

2045
юного витязя
бередить да испытывать,
разжигая в нем
пламя кровоотмщения:
„Узнаешь ли ты, друг,
меч прославленный,
твоего отца
драгоценный клинок,
послуживший ему
в том сражении,

2050
где он пал,
шлемоносец-воитель,
в сече с данами,
где, разбив нашу рать, —
без отмщенья погибшую[120], —
беспощадные Скильдинги
одержали верх?
А теперь в этом зале
сын убийцы сидит,
той добычей кичащийся,

2055
окровавленным лезвием,
тем наследьем,
что по праву
тебе причитается!“
И такими речами
распаляет он воина,
подстрекает, покуда
за дела отца
сын не поплатится,
не падет окровавленный

2060
под ударами лезвия
дан-пришелец,
слуга Фреавару;
хадобард же спасется,
ибо знает он
все дороги
в краю отеческом.
И пойдет разлад:
клятвы нарушатся,
вспыхнет ярость

2065
в сердце Ингельда,
пыл воинственный,
а любовь к жене
охладеет в нем.[121]
Хадобардам
я не верил бы —
ни в их верность,
ни в дружбу с данами,
ни в согласье бессрочное!
А теперь пора,[122]

2070
о даритель сокровищ,
рассказать и о Гренделе;
я поведаю,
как сошлись мы
с ним врукопашную:
чуть запал за пригорки
самоцвет небес,
к нам ворвалось
злое чудище,
лютый недруг,

2075
в дружинный зал,
где мы стражу держали;
первым Хандскио
пал от рук его,
муж, Судьбою-владычицей
обреченный на смерть, —
и, припав к нему
мечезубым ртом,
Грендель мерзостный
соплеменника нашего

2080
разодрал в куски
и насытился человечиной;
но прожорливый
из чертога дружинного
не спешил бежать
сыроядец, вор
без поживы,
с пустой котомкой, —
и ко мне протянул он
руку грозную,

2085
лапу острокогтистую;
на груди у него
пребольшой висел
крепко сшитый мешок,
хитроумно сработанный
адской тварью,
кошель необъятный
из драконьих кож, —
и вот в ту мошну
он наморился

2090
затолкать и меня,
безоружного,
как и прочих, —
да попятился,
ибо в ярости
я встал на ноги!
Долго сказывать,
как я сквитывался
с людоедом, —
но этой битвой

2095
преумножил я,
о народоправитель,
славу нашего племени!
Враг успел бежать —
но не долго жить
оставалось ему,
ибо в Хеороте
он утратил
плечо с предплечьем, —
обессиленный

2100
в омут кинулся
адский выходец.
Нас на радости
Скильдинг державный
наградил золотыми пластинами
и несметной казной,
и воссели мы поутру
за веселый пир
пело воинство,
ликовала рать;

2105
сам же Скильдинг
седой, многоопытный
нам поведывал
о былых временах —
и словам его
арфа вторила,
сладкозвучное дерево, —
то он пел нам[123]
песни безрадостные,
то предания сказывал

2110
чудо-истинные,
властитель милостивый,
то с тоской вспоминал
годы минувшие,
силу юности,
сокрушенную временем, —
сердце старца
печалью полнилось,
горькой скорбью
по невозвратимому.

2115
Так с утра
пировали мы,
пили брагу до вечера,
а когда над хороминой
тьма распростерлась,
матерь Гренделя
вознамерилась
кровью выместить
смерть единственного
сына, павшего

2120
в схватке с гаутами;
и средь ночи
это женочудовище
погубило героя
неповинного —
жизнь покинул
старейшина ратный,
старый Эскхере, —
и не было поутру
тело мужа

2125
пламени предано,
и, оплакав сородича,
даны горестные
не могли на костер
возложить его,
ибо жертву свою
в горный водоворот
утащила врагиня
кроваворукая.
То для Хродгара,

2130
о народе пекущегося,
было скорбью,
горем великим;
стал он жизнью твоей
заклинать меня
вновь подвигнуться
на деяние воинское:
и для славы,
и ради награды
в хлябях ратовать.

2135
Там, на дне морском,
отыскал я
злоизвестную
вод владычицу,
и схватились мы с ней
один на один:
океан окровавился,
как в подводном чертоге
снес я чудо-мечом
голову чудищную,

2140
избежал я
когтей остролезвых
знать, иная
мне смерть начертана! —
и воздал мне вождь,
сын Хальфдана,
щедрой платой,
дарами несметными!
Не нарушил он
благочиния древнего,

2145
и ни в чем мне
отказа не было, —
был я взыскан
наследником Хальфдана,
награжден за труд
по желанию моему.
И теперь те сокровища
я тебе от души
подношу, господин мой,
ибо счастье ищу

2150
лишь в твоей благосклонности:
ты родня мне, —
один из немногих! —
добрый мой Хигелак!»
В дом внести повелел он
вепреглавый стяг,
шлем высокий,
кольчугу железную
и отменный меч;
молвил Беовульф:

2155
«Мне от мудрого старца,
от державного Хродгара,
был наказ такой:
чтобы в первую голову
я тебе поднес
это оружие
да сказал бы,
что конунг Херогар,[124]
властный Скильдинг,
владел до срока

2160
этим ратным нарядом,
но оставил его
не наследнику,
не любимому сыну
всехраброму Хероварду[125], —
ты хозяин сокровища!»
А еще – так мне сказывали —
провели напоказ
через двор четырех
жеребцов гнедопегих

2165
все один к одному;
отдал он повелителю
и коней, и оружие
(так и должно дружиннику;[126]
не плести на соседей
сетей хитрости,
ни коварных ков,
козней душегубительных,
на соратников и сородичей!),
– предан Хигелаку

2170
был племянник его,
и пеклись они
друг о друге
во всяком деле!
И еще я слыхал:
преподнес он Хюгд
шейный обруч,
подарок Вальхтеов,[127]
а в придачу – трех
тонконогих коней

2175
в ратной упряжи;
золотое кольцо
украшало с тех пор
шею владычицы.
Таковым оказался
сын Эггтеова,[128]
в битвах доблестный,
в делах добродетельный:
он в медовых застольях
не губил друзей,

2180
не имел на уме
злых намерений, —
воин, взысканный
промыслом Божьим
и под небом сильнейший
из сынов земли,
незлобив был
и кроток сердцем.
Прежде гауты
презирали его и бесчестили,

2185
и на пиршествах
обходил его
вождь дружинный
своей благосклонностью,
ибо слабым казался он
и беспомощным,
бесполезным в бою;
но теперь он за прежнее
получил с лихвой
воздаяние!

2190
Конунг Хигелак
повелел внести
в зал дружинный
наследие Хределя[129]
златоблещущее —
тот, единственный
из гаутских мечей,
наилучшее лезвие, —
и отдал клинок
во владение Беовульфу;

2195
и отрезал ему
семь тысяч земли[130]
вместе с домом,
с чертогом престольным,
сообща они правили,
сонаследники,
и дружиной и землями,
но державой владел
только конунг,
законный владыка.

2200
И случилось так
по прошествии лет,
что и Хигелак сгинул,
и Хардред
от меча погиб[131], —
под стеной щитов
пал наследник
дружиноводителя,
когда рать свою
вел в сражение

2205
против воинства
жестоких Скильвингов,[132]
сгинул в битве
племянник Херерика.[133]
И воспринял тогда
власть державную
конунг Беовульф:
пять десятков зим[134]
мудро правил он
мирным краем

2210[135]
и состарился.
В те поры дракон,
змей, исчадье тьмы,
там явился, хранитель
клада, скрытого
в неприступных горах
среди каменных круч,
где дорога
человеку заказана;
лишь однажды

2215
к тем богатствам языческим
некий смертный
посмел проникнуть,
и покуда уставший
страж беспечно спал,
вор успел золоченую
чашу выкрасть,
умыкнуть из сокровищницы
драгоценный сосуд —
вот начало злосчастья

2220
вот причина
людских печалей!
Не от добра он
избрал опасную
тропу, дорогу
к норе драконьей,
но, нерадивый
слуга старейшины,[136]
он, провинившись,
бежал от кары,

2225
ища пристанища
в дальней пещере.
Беглец злосчастливый
незваным гостем
вошел под своды —
и страх и ужас
его обуяли,
но, вспять пустившись,
он, многогрешный,
успел, однако,

2230
из той сокровищницы
похитить чашу…
одну из множества
захороненных
в земле издревле.
В дни стародавние
последний отпрыск
великого рода,
гордый воитель,
чье племя сгинуло,

2235
сокрыл заботливо
в кладохранилище
сокровища родичей:
их всех до срока
смерть поразила,
и страж, единственный
их переживший,
дружину оплакивал,
в душе предчувствуя
ту же участь

2240
не долго он сможет
богатствам радоваться.
Курган возвысился,
свеженасыпанный
близ моря на мысе,
в укромном месте
между утесами;
и там сложил он
пластины золота,
казну дружинную

2245
и достоянье
кольцедарителя,
творя над кладом
заклятья великие:[137]
«Земля! отныне
храни драгоценности,
в тебе добытые,
коль скоро люди
хранить их не могут!
Смерть кроволитная,

2250
война истратила
моих родовичей;
не видеть им больше
чертога пиршественного,
не встанут воины
с мечами на страже,
некому ныне
лощить до блеска
чеканные кубки, —
ушли герои!

2255
и позолота
на гордых шлемах
скоро поблекнет —
уснули ратники,
что прежде чистили
железо сражений, —
и вместе с ними
доспехи крепкие,
предохранявшие
в игре копейной

2260
от жал каленых,
в земле истлеют —
кольчуга с витязем
не разлучится!
Не слышно арфы,
не вьется сокол[138]
в высоком зале,
и на дворе
не топочут кони, —
все похитила,

2265
всех истратила
смертная пагуба!»
Так в одиночестве
и днем и ночью,
живой, он оплакивал
племя сгинувшее,
покуда в сердце его
не хлынула
смерть потоком.
Клад незарытый

2270
стал достоянием
старого змея,
гада голого,
гладкочешуйного,
что над горами
парил во мраке
палящим облаком,
ужас вселяя
в людские души, —
ему предначертано

2275
стеречь языческих
могильников золото,
хотя и нет ему
в том прибытка;
и триста зим он,
змей, бич земнородных,
берег сокровища,
в кургане сокрытые,
покуда грабитель
не разъярил его,

2280
вор дерзкий,
слуга, похитивший
из клада кубок.
дабы снискать себе
вины прощенье, —
так был злосчастным
курган ограблен;
слугу хозяин
за то помиловал,
ибо впервые

2285
он видел подобную
вещь издревнюю.
Дракон проснулся
и распалился,
чуждый учуяв
на камне запах:
не остерегся
грабитель ловкий —
слишком близко
подкрался к чудовищу.

2290
(Так часто случается:
кому не начертана
гибель, тот может
избегнуть горя,
спасенный Господом!)
Златохранитель
в подземном зале
искал пришельца,
в пещеру проникшего,
покуда спал он;

2295
потом и пустыню
вблизи кургана
змей всю исползал,
но ни единой
души не встретив,
он, ждущий битвы,
сражения жаждущий,
вернулся в пещеру
считать сокровища —
и там обнаружил,

2300
что смертный чашу
посмел похитить,
из зала золото!
Злоба копилась
в холмохранителе,
и ждал он до ночи,
горящий мщением
ревнитель клада,
огнем готовый
карать укравших

2305
чеканный кубок.
Едва дождавшись
вечерних сумерек,
червь огнекрылый
палящим облаком
взлетел с кургана —
тогда-то над краем
беда и грянула,
напасть великая,
а вскоре и конунг

2310
с жизнью расстался,[139]
нашел кончину.
Огонь извергая,
жизнекрушитель
зажег жилища;
пламя взметнулось,
пугая жителей,
и ни единого
не пощадила
тварь огнекрылая,

2315
и негде было
в стране обширной
от злобы змея,
от пагубы адской
гаутам скрыться,
когда безжалостный
палил их жаром;
лишь на рассвете
спешил он в пещеру
к своим сокровищам,

2320
а ночью снова
огнедыханием
людей обугливал.
(И все же напрасно
крепость курганную
он мнил неприступной!)
Внедолге и Беовульф
сам изведал
гибельность бедствия;
дом с престолом

2325
вождя гаутского
в потоках пламени
сгорел и расплавился;[140]
оплакал старец
сердопечальный
свое злосчастье;
и думал всемудрый,
что Бог гневится,[141]
Создатель карает
за то, что древние

2330
не блюл он заповеди,
и сердце воина
впервые исполнилось
недобрым предчувствием.[142]
Дом дружинный,
испепеленный
палящим змеем,
дворец в пучинах
пожара канул,
но конунг ведеров

2335
ратолюбивый
замыслил мщенье,
и повелел он,
военачальник,
невиданный выковать
железоцельный
щит обширный,
ибо не выдержит
щит деревянный,
тесина ясеневая,

2340
жара пламени,
дыханья драконьего,
а вождь был должен
дни этой жизни
в битве окончить,
убив чудовище,
издревле хранившее
клад курганный!
Почел бесчестьем
кольцедаритель

2345
вести дружину,
рать многолюдную
на огнекрылого:
единоборства
он не страшился,
не веря ни в силу,
ни в отвагу змея.
Немало опасностей
герою выпало
в дальних походах,

2350
в грозных игрищах,
с тех пор как Хродгара
воитель странствующий
избавил от Гренделя,
очистил Хеорот
и женочудище
в битве осилил.
Не легче было
ему и в схватке,
где сгибнул Хигелак,[143]

2355
войсководитель,
гаутский конунг:
в пылу сражения
на поле фризском
потомок Хределя
пал наземь,
мечами иссеченный,
но спасся Беовульф!
пловец искусный,
он вплавь через хляби

2360
один возвратился
и тридцать тяжких
вынес доспехов
на берег моря;
и не хвалились
победой хетвары,[144]
противуставшие
ему в сражении
щитоносители, —
из них немногие

2365
с поля вернулись,
домой из сечи.
С недоброй вестью
он, одинокий,
приплыл, сын Эггтеова,
к земле отеческой,
и Хюгд поклонилась
ему дружиной,
казной и престолом,
ибо не верила,

2370
что сын ее в силах
по смерти Хигелака
спасти державу
от ратей враждебных;
но тщетно в страхе
они, бессчастные,
молили воителя
принять наследье
и править народом
помимо Хардреда,

2375
стать хозяином
в землях гаутских, —
однако, мудрый,
он не покинул
советом юного
владыку, покуда
мужал вождь ведеров.
Когда же явились
морескитальцы,
наследники Охтхере,[145]

2380
восставшие против
морского конунга
в державе Скильвингов,
сыны-изгнанники
пришли из Швеции
к гаутам, за море,
ища прибежища, —
тогда-то Хардред
гостеприимный
убит был Онелой

2385
наследник Хигелака,
приют им давший,
а сын Онгентеова,
убийца Хардреда,
бежав от гаутов,
в свой дом возвратился;
остался Беовульф
единовластным
вождем над ведерами,
то добрый был конунг!

2390
За смерть предместника
отмстил он, как должно,
в недолгом времени —
на помощь Эадгильсу,
вождю одинокому,
сыну Охтхере,
в знак дружбы он выслал
дружину за море,
рать и оружие;
и враг, застигнутый

2395
зимним походом,[146]
сгинул Онела.
Невзгоды многие
преодолевший,
несокрушимый
вершитель подвигов,
так дожил сын Эггтеова
до дня урочного,
и в час предначертанный
с драконом сведался.

2400
Владыка гаутов,
а с ним одиннадцать
его соратников
искали змея.
Первопричину
людских несчастий
и смертоубийства
вождь знал[147], поскольку
слуга, положивший
к ногам хозяина

2405
ту чашу краденую,
был тринадцатым
в его отряде, —
виновник распри
и злополучия
не доброй волей,
но покорный приказу,
корчась от страха,
он вел дружину
к тому подземелью,

2410
к холму, что высился
близко от бурных
вод океана,
где кольца золота
тонко витые
хранил надменный
ревнитель, сторож
древнего клада,
в подземном логове, —
взять те сокровища

2415
сумел бы смертный
лишь ценой непомерной!
Златодаритель,
на холм взошедши,
воссел, дабы слово
промолвить гаутам,
проститься с ними:
он сердцем предчуял
соседство смерти,
Судьбы грядущей,

2420
уже готовой
старца приветить
и вместе с жизнью
изъять из тела
душу-сокровище. —
недолго будет
дух войнолюбый
томиться в плоти;
и молвил Беовульф,
потомок Эггтеова:

2425
«Перевидал я
немало с молодости
сеч и усобиц —
и все помню!
Семь зим мне было,
когда державный[148]
меня от родителей
взял владыка:
казна и пища
мне шли от Хределя,

2430
и воспитал меня
конунг, мой родич;
в его чертоге,
дитя чужое,
в глазах правителя
я был не хуже,
чем дети родные,
чем Хадкюн и Херебальд
и добрый мой Хигелак.
И так случилось,

2435
что младшего брата
свалил брат Хадкюн
на ложе смерти
стрелой, сорвавшейся
с упругого лука
в игре, на охоте
без злого умысла, —
братогубительству
была причиной
стрела неверная,

2440
поэтому Хредель
не мог по праву
воздать за сына
другому сыну —
без отомщения
остался Херебальд!
Так некий старец,[149]
увидевший кровного
чада тело
на дереве смерти

2445
в удавке пляшущее,
горько сетует,
слагает строфы
об отпрыске юном,
в петле висящем
на радость воронам,
а сам он, старый,
не властен исправить
участь детища;
зовет он поутру

2450
дитя ушедшее,
не чая дождаться
другого наследника
богатствам и дому,
коль скоро единственному
сыну выпал
злосчастный случай,
смертный жребий;
войдет ли рыдающий
в покои отрока

2455
там запустенье,
гуляет ветер
в безрадостном зале, —
уснул наездник,
ратник в могиле! —
умолкли арфы,
и прежних пиршеств
не будет больше!
Выйдет ли скорбный,
один, стеная,

2460
дом и усадьба
ему покажутся
чрезмерно обширными!
Вот так же и в сердце
владыки ведеров
таилось горе:
убит был Херебальд,
но вождь был невластен
за смерть возмездием
воздать убийце,

2465
ведь и постылого
отец не в силах
сына подвергнуть
позорной казни!
Тогда он в душе своей
людские радости
отринул ради
света Господня:
селенья и земли
он, уходящий,

2470
как должен владелец,
оставил детям.
И были битвы,
ходили шведы
войной на гаутов,
морскими походами,
с тех пор, как умер
державный Хредель,
и до поры, пока
сыны Онгентеова

2475
войнолюбивые
не пожелали
мира на море,
но в дерзких набегах
с нами сходились
близ Хреоснаберга.
И многим известно,
как наше воинство
с ними сквиталось
за кроволития,

2480
хотя победа
была добыта
ценой крови
вождя гаутского, —
настигла Хадкюна
в той схватке гибель.
Но, как я слышал,
убийца конунга
убит был наутро,
воздал за родича

2485
родич Эовор,
встретив Онгентеова, —
шлем от удара
широко треснул,
пал наземь Скильвинг,
и меч не дрогнул
в руке гаутского
кровоотмстителя.
За все, что Хигелак
мне дал державный,

2490
за все достояние,
дом и земли,
ему платил я
клинком, сверкавшим
в работе ратной:
ни витязей шведских,
ни датских всадников,
ни войска гепидского[150]
к себе на выручку
не призывал он,

2495
казны не тратил
на слабых ратников,[151]
коль скоро я первым
вступал в сражения,
стяжая победы! —
и так да будет,
покуда жив я,
покуда мне верен
клинок испытанный,
не раз служивший

2500
моей отваге
с тех пор, как Дагхревна[152]
убил я, и хугский
вождь не вернулся
к владельцу фризов
вместе с добычей,
с тем драгоценным
кольцом ошейным,
но пал на поле
знаменоситель,

2505
дружинник храбрый,
сраженный не жалом, —
он так был стиснут
в моих объятьях,
что хрустнули кости.
И ныне да служат мне
меч и руки
в борьбе за сокровища!»
Слова последние,
клятву пред битвой

2510
измолвил Беовульф:
«Немало я с молодости
сеч перевидел,
и ныне снова,
защитник народа,
ищу я встретиться
с жизнекрушителем,
свершу возмездье,
коль скоро выползет
червь из пещеры!»

2515
Так он прощался
с ратью доспешной,
державный воин
с верной дружиной:
«Я без оружия,
без меча остролезвого
пошел бы на недруга,
когда бы ведал
иное средство,
убив заклятого,

2520
обет исполнить,
как то было с Гренделем;
пламя опасно,
и, чтобы укрыться
от ядовитого огнедыхания,
нужны мне доспехи
и щит железный.
Не уступлю я
пламевержителю
в битве ни шагу!

2525
и да свершится
суд справедливый
Судьбы-владычицы! —
не похвальба спасет,
но храбросердие
в борьбе с крылатым!
А вы дожидайтесь
вблизи кургана,
мужи доспешные
того, победного,

2530
из двух соперников,
кто упасется
от раны смертельной;
не вам сражаться,
но я – единственный,
кому по силам
тягаться с гадом,
с поганым в битве
мериться мощью!
Возьму добычу,

2535
богатства курганные,
либо гибель
в удел достанется
вашему конунгу!»
Встал щитоносец
в кольчуге, в шлеме,
воин гордый,
сил преисполненный
и добромужества,
путь свой направил

2540
к серым утесам,
– трус отступил бы!
но вождь, победивший
во многих схватках,
где рати враждебные
сшибались с грохотом,
шел, и вскоре
увидел в скалах
жерло, откуда
потоком жарким

2545
огонь изливался,
путь преграждая
в недра кургана:
никто не смог бы
пройти невредимым
в глубь подземелья,
проникнуть в пещеру
сквозь раскаленное
дыханье змея.
Тогда разъярился

2550
вождь ведеров:
вопль неистовый
из горла вырвался,
гневное слово
громом грянуло
среди утесов;
и распалился
ревнитель клада,
заслышав клич, —
не мольбу о мире,

2555
но вызов на битву.
Сперва из пещеры
дыханье смрадное
червя курганного
взметнулось дымом —
скалы дрогнули.
Гаут державный,
щитом прикрывшись,
пред каменным устьем
стоял, покуда

2560
гад, извиваясь,
полз в потемках
к месту схватки;
и меч двуострый,
наследье древних,
сиял, подъятый,
в руках у конунга;
и оба сердца
равно кипели
и страхом и ненавистью.

2565
Держа наготове
свой щит спасительный,
стоял незыблемо
войсководитель
в наряде ратном,
а змей тем временем,
свиваясь в кольца,
лез из пещеры
судьбе навстречу.
Казалось ратнику,

2570
что щит, защитник
души и тела,
не так надежен,
как то хотелось бы
герою, коль скоро
впервые в жизни
Судьба не хранит его
в единоборстве,[153]
в победной битве.
Тогда на недруга

2575
воитель гаутский
мечом обрушился,
искуснокованым
наследьем конунгов,
но вкось по кости
скользнуло железо,
клинок по черепу,
не так, как нацелился
высокородный;
удар неловкий

2580
лишь раззадорил
холмозащитника:
он пыхнул пламенем —
далеко хлынул
пар ядовитый.

Правитель ведеров
не мог похвастаться
удачей в стычке:
не лучшим образом
ему служило

2585
лезвие славное.[154]
Нелегкую долю
избрал достойнейший
сын Эггтеова,
решившийся биться
с драконом насмерть, —
и суждено ему
в край далекий
уйти, покинув
юдоль земную,

2590
как и всякому смертному!
И снова, не медля,
сошлись противники;
но страж подземелья,
приободрившись,
приподнял голову,
и стал, полыхая
дыханьем смрадным,
огневержитель
теснить героя;

2595
и не нашлось
под рукой у конунга,
как должно в сражении,
благородного воинства[155] —
но в дальнюю рощу
спаслась дружина,
рать укрылась.
Из них лишь единый
смутился в сердце —
ибо изменником

2600
стать не может
муж доброчестный!
То Виглаф был,[156]
сородич Эльвхера,
сын Веохстана,
щитоноситель,
любимец Скильвингов.
Увидев на конунге
одежды битвы,
объятые пламенем,

2605
он вспомнил, какими
его приветил
дарами владыка,
вернувший Вагмундингам
наследные земли
и власть над племенем
его родителю.
И поднял Виглаф
щит желто-липовый
и меч, наследье

2610
потомка Охтхере,
скитальца Эанмунда,
который был в битве
убит, бездомный,
в сраженье с Веохстаном,
взявшим в добычу
это оружие:
нагрудник кольчатый,
шлем железный
и меч отменный,

2615
подарок Онелы,
издревнее лезвие, —
одежды битвы,
орудие сечи,
наряд воителя
(однако Онела
за смерть племянника
не мстил убийце[157]);
тот меч хранился
и щит и кольчуга

2620
у Веохстана,
покуда не вырос
ему преемник,
дабы продолжить
славу отцовскую
среди гаутов, —
оставил старец,
покинув землю,
наследство сыну.
И вот впервые

2625
воина юного
призвал державный
делить с дружиной
удары битвы:
был духом он крепок,
а меч наследный
остро наточен, —
и скоро на деле
дракон изведал
его могучесть!

2630
Промолвил Виглаф
печальносердый,
уча соратников
дружинному долгу:[158]
«То время я помню,
когда в застолье
над чашей меда
клялись мы честью
служить исправно
кольцедробителю,

2635
нас одарившему
одеждой битвы,
мечами, кольчугами,
коли случится
нужда в подмоге!
Из многих воителей
себе в попутчики
избрал он лучших,
сильнейших героев —
копьеметателей,

2640
храбрейших кольчужников,
сочтя нас достойными
дела смелого,
хоть и замыслил
вождь дружинный
сам, в одиночку,
народоправитель,
свершить возмездие,
ибо не раз он
снискивал подвигами

2645
славу всеземную!
Но так случилось,
что ныне нуждается
вождь в отваге
своих сподвижников,
в силе воинства! —
так не пора ли
и нам изведать
огненной пагубы!
Бог свидетель,

2650
уж лучше мне в пламени
навеки сгинуть,
владыку спасая,
чем ждать в укрытье!
Бесчестно было бы
нам, щитоносцам,
вспять обратиться,
не испытавши
врага железом,
не встав на сторону

2655
правителя ведеров!
Не должным образом
вождю мы платим
за прежние милости,
коль скоро конунг,
покинутый гаутами,
гибнет в битве!
Да будет щит мой
и меч в сражении
ему подспорьем!»

2660
Туда поспешил он
сквозь чад ядовитый
к вождю на помощь
и так воскликнул:[159]
«Бейся, о Беовульф,
рубись без страха,
как ты поклялся
в дни твоей молодости!
Да не померкнет
до смерти слава

2665
и честь державная!
Ты, вождь всезнатный,
несокрушимый,
за жизнь сражайся
что силы достанет!
Я встану рядом!»
Тогда, услышав
тот клич героя,
огневержитель,
кипящий яростью,

2670
дохнул – и пламя
окутало воинов,
мужей доспешных:
ни сбруя кольчатая,
ни щит копьеносца
не защитили,
и сгинул бы юный,
сгорел бы витязь, —
но родича родич
державный, ратника,

2675
чей щит обуглился,
укрыл железной
доской от пламени,[160]
и, вспомнив о славе,
нацелил конунг
дракону в голову
удар сокрушительный.
Ярость умножила
силы мужа! —
но преломился

2680
каленый Нэглинг,[161]
меч Беовульфа,
старинное лезвие:
была воителю
дана такая
мощь, что в сечах
ему и лучший меч
был несподручен,
и, как я слышал,
в руках ратоборца

2685
любое лезвие,
железо остреное,
от мощных ударов
крошилось в сражении!
Тут, с третьего раза,
метнувшись на недруга,
червь огнедышащий,
бич смертных,
поверг на землю
вождя державного —

2690
клыки драконьи
вонзились острые,
ядоточащие
воителю в горло,
и кровь потоком
на грудь излилась!
Тогда, я слышал,
к нему на выручку
поспел дружинник:
он, знатный родом,

2695
известный мужеством,
силой и ловкостью,
в руке опаленной
клинок сжимая,
уцепил не в голову
гаду, но ниже
вонзил оружие,
ужалил в горло
змея зломерзкого —
вошло железо

2700
в плоть огненосную,
сникло пламя,
дыханье драконье;
и тут же конунг,[162]
едва очнувшись,
свой нож широкий,
владыка ведеров,
из ножен выхватил
и острым жалом
вспорол утробу

2705
огневержителя, —
сдохло чудище.
Так рано поутру
два ратника-родича
убили змея, —
да будут примером
они для воинов! —
но стал последним
тот бой победный,
работа ратная,

2710
в жизни конунга:
набухли раны,
следы драконьих
клыков на шее,
горя, смердели,
и грудь покрылась
глубокими язвами —
яд змеиный
въедался в тело.
Вождь мудромыслый

2715
под серыми скалами
сел на камень
вблизи кургана,
напротив жерла,
устья пещеры,
своды которой
на вековечных
столпах покоились.
Лицо владыки
и грудь водою

2720
дружинник добрый
омыл из пригоршней
от крови, пролитой
героем в битве,
и снял с воителя
бремя шлема.
Промолвил Беовульф,
превозмогающий
смертную муку
(ему осталось,

2725
он чуял, мало
земного счастья;
силы иссякли;
пришли к пределу
дни его жизни,
и смерть приблизилась):
«Имей я сына,
ему я мог бы
оставить наследье,
мое оружие,

2730
наряд мой ратный,
тому, кто был бы
моим преемником!
Я пять десятков зим —
хранил державу,
и не единый
из сопредельных
племеводителей
не смел потревожить
меня дружиной,

2735
грозить мне набегом!
Я мирно властил
и ждал урочного
срока и жребия:
не жаждал распрей
и лживыми клятвами
не осквернялся,
чему сегодня,
смертельно раненный,
я радуюсь в сердце,

2740
ибо Создатель
не попрекнет меня
убийством родичей, —
так пусть же изыдет
душа из тела!
Спеши, о мой Виглаф,
сойди под землю,
в тайник курганный
под серыми скалами
(дракон, лишенный

2745
своих сокровищ,
лежит, недвижный,
сраженный в сердце);
и я, увидев
казну издревнюю,[163]
насытив зренье
игрой самоцветов
и блеском золота,
возлягу рядом
и без печали

2750
жизнь покину
и власть земную».
Немедля, – так слышал я, —
по слову конунга,
по воле правителя,
в бою израненного,
сын Веохстана
сошел в пещеру,
воин в кольчуге,
в рубахе сетчатой;

2755
там, добродоблестный,
гордясь добычей,
увидел множество
колец, камений,
груды золота
и самоцветов,
сосуды дивные,
древние вещи,
вдоль стен стоявшие
в жилище змея,

2760
чудные чаши
(канули в вечность
их обладатели!),
и шлемы ржавые
времен прошедших,
кольчуги траченные,
и уборы истлевшие
(таким богатством,
в земле сокрытым,
такой добычей

2765
мог бы гордиться
любой из смертных!);
и там же знамя,
стяг златотканый
на крепком древке
над россыпью золота
солнцегорящий.
искусно шитый
сиял, озаряя
чертог обширный,

2770
сокровищ вместилище,
жилище змея,
который сгинул,
мечом пораженный.
Тогда, – так я слышал, —
сложил дружинник
богатство курганное,
казну гигантов
в мешок, в кольчугу,
сосуды, чаши.

2775
сколь мог осилить,
и взял слепящий
стяг светозарный,
поскольку Беовульф
ножом двуострым,
драконоборец,
сразил дозорного,
издревле стерегшего
холм сокровищный,
пламевержителя,

2780
во тьме полыхавшего
дыханием пагубным
над тем курганом. —
чудище сгинуло.
Вышел воин
с кладью бесценной
из подземелья,
страхом терзаемый,
тревогой в сердце:
застать успеет ли

2785
в живых владыку,
правителя ведеров,
без сил лежавшего
вблизи пещеры.
Золотоноша
нашел воителя,
истекшего кровью,
вождя всезнатного,
почти что при смерти;
он долго витязя

2790
кропил водою,
покуда слово
из сердца воина
на волю не вырвалось;
и молвил Беовульф,
скорбный старец,
глядя на золото:
«Владыке Вселенной
хвала! – я вижу
эти сокровища

2795
и славлю Господа,
Небоправителя,
в день мой последний
мне ниспославшего
победу в битве,
а эту добычу —
народу нашему!
В обмен на богатства
жизнь положил я —
теперь державу

2800
сами храните! —
мой срок истекает!
Повелеваю
вам, ратоборцы,
мой прах и пепел
укрыть в кургане,
в холме высоком,
близ моря насыпанном
на Мысе Китовом,[164]
дабы отныне

2805
то место звали
курганом Беовульфа
морескитальцы,
в ладьях плывущие
из дальних пределов
по темным водам».
Обруч ошейный
витого золота
вождь доброчестный
вручил воителю —

2810
кольцом и обручем,
кольчугой и шлемом
он юного мужа
благонапутствовал;
«Ты – единственный
мой наследник
из рода Вагмундингов,
чье семя сгинуло,
Судьбою похищено:
в час предначертанный

2815
ушли знатнейшие —
и я за ними!»
С последним словом
угасло сердце
мудрого старца;
осталось тело,
костра пожива;
душа отправилась
искать награды
среди угодников.

2820
То было горем,
великой скорбью
воина юного:
он видел тело
вождя возлюбленного,
лишенное жизни;
но тут же, рядом,
его убийца
лежал бездыханный,
жизнекрушитель,

2825
погибший в схватке,
змей зломерзкий,
страж, утративший
свои сокровища,
ибо железное
лезвие тяжким
ударом в сердце
вдруг оборвало
дни его жизни,
и грянул оземь

2830
холмохранитель
на склоне кургана:
не властен он больше
летать ночами,
червь огнекрылый,
гад, стерегший
свои богатства.
Дракон был повержен
рукою конунга,
клинком владыки,

2835
каких воистину
среди сынов земли
вовеки не было,
хоть я и слышал
песнопреданья
о многих сильных
и стойких в битве,
но не посмел бы
из них ни единый
в огне сходиться

2840
с ядоточащим
червечудовищем,
стяжая богатство,
как сделал Беовульф,
смертью купивший
клад несметный,
в битве, где оба
противоборца
расстались с жизнью!
Тогда уж из лесу,

2845
из рощи вышли
клятвопреступники, —
те десять бесславных,
бежавших в страхе,
копья в испуге
поднять не посмевших,
меча в защиту
ратеначальника, —
и вот, покрывшие
щиты позором,

2850
они приблизились
к одру героя,
глядя на Виглафа:
сидел скорбящий
над телом старца,
достойный копейщик
кропил водою
лицо владыки,
но бесполезно —
ничто не смогло бы

2855
дружиноводителя
вернуть к жизни!
Господня воля
в веках непреложна,
Промысел Божий
искони правил
делами смертных, —
и ныне так же!
Суровой речью
их встретил воин,

2860
мужей трусливых,
бежавших от битвы;
на них, бесчестных,
глядя презрительно,
так молвил Виглаф,
сын Веохстана:
«Правдоречивый
сказал бы: воистину
вождь, наделивший
вас, нестоящих,

2865
кольцами золота,
ратными сбруями
(ибо нередко
в застольях бражных
шлемы, кольчуги,
наряды сечи,
в дружинном зале
дарил державный
всем, приходившим
в его пределы), —

2870
зря отличил он
мечами острыми
вас, дрожащих
при виде недруга.
Не мог он похвастаться
вашей помощью
в сражении, конунг,
но, взысканный Богом
Победотворцем,
один сумел он

2875
в неравной схватке
врага пересилить!
Я был невластен
спасти державца,
и уберечь его
надежды не было,
но, изловчившись,
помог я родичу:
мечом наудачу
ударил чудовище —

2880
оно ослабло,
и в горле смрадный
огонь пресекся.
Но слишком мало
было соратников
вокруг владыки! —
за то отныне
и вам не будет[165]
даров сокровищных,
нарядов ратных,

2885
ни радостей бражных;
и вы утратите,
землевладельцы,
наделы наследные,
когда услышат
дружиноводители
в краях сопредельных
о том, как в битве
вы обесславились!
Уж лучше воину

2890
уйти из жизни,
чем жить с позором![166]»
Тогда ко дворцу
он гонца с вестями
послал, в хоромы
над морем, где ждали
с утра старейшины,
сидели ратники,
гадая надвое:
то ли оплакивать

2895
вождя погибшего,
то ли с победой
вернется конунг;
и не солгал им
печальный вестник
с холма приморского,
муж, прибежавший
с мыса курганного,
но правду измолвил,
сказал глашатай:

2900
«Возлег сегодня
на ложе смерти
владыка ведеров,
гаут всевластный,
уснул, убитый
в бою драконом!
А рядом с героем
жизнекрушитель
простерся мертвый,
ножом распоротый

2905
(не меч, но двуострый
нож покончил
с червечудовищем).
Там же Виглаф,
сын Веохстана,
над Беовульфом,
живой дружинник
над павшим державцем,
страж печальный,
сидит, охраняя

2910
и друга и недруга!
Ждут нас войны
и кровомщение,[167]
едва о смерти
правителя нашего
узнают фризы,
франки услышат.
Та распря вспыхнула,
когда на хугов
дружину Хигелак

2915
и флот свой двинул
к пределам фризским,
где войско хетваров
с ним переведалось,
воинство сильное,
многомогучее, —
там был повержен
отважный в битве,
пал в сражении
вождь, не успевши

2920
воздать соратникам
за службу добычей;
возненавидели
нас меровинги.[168]
Не жду я также
добра и мира
от племени шведов:
ведь всем известно,
как в Роще Вороньей[169]
убил Онгентеов

2925
Хадкюна Хредлинга.
Тогда впервые
гауты гордые
войнолюбивых
искали Скильвингов,
и встретил гаутов
родитель Охтхере,
старец державный:
сваливши Хадкюна —
вождя мореходов,

2930
из плена выручив
жену, чьи сокровища
враги похитили,
свою супругу,
ему родившую
Охтхере с Онелой,
он гнал дружинников,
лишившихся конунга,
и, встав на дороге,
рать бегущую

2935
близ Леса Вороньего
настиг – и немногих,
там уцелевших,
усталых и раненых,
обставил воинством;
всю ночь он без устали
грозил злосчастным
страшными казнями:
одних он прикажет
зарезать поутру,

2940
других – повесить
на радость воронам
на древе смерти.
Но на рассвете,
когда уж воины
в спасенье изверились,
вдали запели
рога походные
дружины Хигелака —
явился верный

2945
конунг с отрядом
на помощь родичам.
В битве кровавой
сшиблись рати —
гауты, шведы,
народ с народом,
смешались в сече
необозримой.
Тогда с дружиной
вождь сокрушенный,

2950
старец-воитель
бежал, спасаясь,
спешил укрыться
в стенах Онгентеов:
изведав могущество
и доблесть Хигелака,
дольше не мог он
борьбой испытывать
войско вражье,
и, не надеясь

2955
от морескитальцев
спасти казну свою
и чад с супругой,
он под защиту
высокой насыпи
ушел в ограду;
но следом стяги
дружины Хигелака,
теснящей шведов,
по полю двинулись,

2960
рубились Хредлинги[170]
на земляных валах,
покуда Онгентеов,
седобородый
народоправитель,
в смертельной схватке
не встретил лезвия
меча, несущего
гнев Эовора.
Сперва на владыку

2965
напал Вульф Вонрединг,
ударил яростный —
и кровь державного
дружиноводителя
седины окрасила, —
но старый Скильвинг,
не устрашившийся,
врагу, как должно,
воздал, ответил
ударом тяжелым,

2970
взмахнул над недругом
клинком разящим
воитель-старец —
и не поспел герой,
потомок Вонреда,
щитом прикрыться,
как шлем крепчайший
располовинился,
и он, окровавленный,
пал на землю

2975
(еще он не был
смертью отмечен,
но сильно раненный
боец был в ярости).
Тогда воитель
из рати Хигелака,
брата увидев,
к земле склонившегося,
мечом размахнулся
и кровлю шлема,

2980
щита ограду
рассек – тут конунг,
владычный старец,
дух испустил,
и осталось за ведерами,
судьбой хранимыми,
поле брани;
и подняли Вульфа
и раны родича
уврачевали.

2985
Победный Эовор
с Онгентеова,
с вождя дружинник,
сорвал кольчугу,
убор властелина,
и шлем, и лезвие
меча с рукоятью
сложил пред конунгом,
за что герою
награду Хигелак

2990
сулил великую —
и выполнил слово:
за труд кровавый
правитель гаутов,
наследник Хределя,
домой возвратившись,
взыскал и Вульфа,
и Эовора
казною богатой —
было каждому

2995
дано сто тысяч
землей и кольцами[171]
(дары щедрейшие
за ратную службу!),
и дочь родную,
дома отраду,
в залог благосклонности
он отдал Эовору.
Вот корни распри
и ярости недругов

3000
и кровомщения!
Я знаю, скоро
нагрянут шведы
к нашим жилищам,
едва проведают
о том, что не стало
ратеначальника,
ревнителя наших
земель и золота,
вождя, охранявшего

3005
и наше племя
и славных Скильдингов, —
кольцедробитель,
герой владычный
путь свой окончил.
Идите же к конунгу,
проститесь, дружинники,
с владыкой гаутов
и возложите
златодарителя

3010
на ложе пламени,
а с ним и сокровища —
не частью, но полностью —
в огне да сгинут[172]
каменья и золото,
добыча, взятая
в последнем сражении
ценою жизни, —
так пусть же истлит
и казну и конунга

3015
костер единый:
не должно героям
носить драгоценности
горестнопамятные,
да не украсит
и шею девичью
кольцо витое,
коль скоро пленная
жена за недругами[173]
пойдет на чужбину, —

3020
в былое канули
с конунгом вместе
пиры и радости;
морозным утром,[174]
в руках сжимая
копейные древки,
повстанут ратники,
но их разбудит
не арфа в чертоге,
а черный ворон,

3025
орлу выхваляющийся
обильной трапезой,
ему уготованной,
и как он храбро
на пару с волком
трупы терзает![175]»
Так поведал
гонец доброчестный
скорбные вести,
и не солгал он

3030
ни в слове, ни в деле.
Встала дружина;
пошли воители,
слезами облившись,
к Орлиным Скалам
взглянуть на чудо:
там, на песке,
под закатным небом
владыка лежал
бездыханный, воин,

3035
правивший ратью
долго и праведно,
щедрый на кольца,
а ныне похищенный
смертью в сражении,
державный ведер;
там же виднелось,
вблизи героя,
тело драконье,
плоть распростертая

3040
мертвого змея,
червя зломерзкого
труп, опаленный
пламедыханием
(туша твари
ступней в пятьдесят
была длиною);
в небо взвиваясь,
в ночи бесчинствовал
дракон, а утром

3045
скрывался в пещере —
смерть разлучила
кладохранителя
с его владением:
кубки, чаши,
блюда лежали
рядом со стражем,
ржавые лезвия,
кольчуги истлевшие
(долго покоился

3050
клад, наследие
древнего племени,
в том подземелье,
тысячезимнее
златосокровище,
крепко заклятое,
дабы не смел
ни единый смертный
его коснуться, —
лишь Вождь Небесный,

3055
Создатель, властен
открыть богатства
тому, кто взыскан
его благосклонностью,
милостью Божьей,
мужу достойному!)
Но стало ясно,
что не было счастья
владельцу богатства,
казны курганной,

3060
ибо и воин
погиб в сражении,
и страж сокровищ
не смог избегнуть
возмездия в битве.
Не знает смертный
урочного часа
своей кончины,
и все же уходит
он, обреченный,

3065
из зала для пиршеств,
друзей покинув.
Так сделал Беовульф,
когда решился
на бой с драконом,
а сам и не ведал,
за что он в битве
заплатит жизнью:
тот клад до скончанья
веков заклятьем

3070[176]
таким заречен был,
что станет смертный,
в грехах погрязнув,
молиться идолам
и, в цепи ада
попав, запятнает
себя пороками
еще допрежде,
чем ступит на это
место проклятое,

3075
раньше, чем взглянет
на это золото!
Молвил Виглаф,
сын Веохстана:
«Порой погибает
один, но многих
та смерть печалит —
так и случилось!
Наших советов
не принял пастырь,[177]

3080
мольбы не услышал
любимый конунг,
а мы ведь просили
не биться с огненным
холмохранителем —
пускай довека
змей дожидался бы
в своем подземелье
мирокрушения.
Но был вождь верен

3085
высокому долгу —
стяжал сокровища,
и страшную цену
Судьба взыскала!
Я был в пещере,
мне посчастливилось
в тайник проникнуть
(трудна дорога,
тропа подземельная),
и я, увидев

3090
клад сокровенный,
нимало не медля,
выбрал из груды
бесценной утвари,
сколь мог осилить,
и возвратился
с тяжелой ношей
к правителю нашему.
Еще дышал он,
и в полной памяти,

3095
вас перед смертью
благословляя,
он повелел вам
курган насыпать
над пеплом, воздвигнуть
холм во славу
его свершений!
Он был из смертных
всеземнознатных
вождем достойнейшим,

3100
покуда властвовал
казной и домом!
Теперь нам должно
вновь потревожить
тайник подземный,
в курган проникнув,
взглянуть на золото
(стезя мне знакома),
насытить зрение
сиянием клада,

3105
игрой камений.
И пусть ко времени,
когда возвратимся мы,
тут будет ложе
готово для конунга,
одр погребальный,
дабы снесли мы
вождя могучего
туда, где пребудет он,
хранимый Богом».

3110
И повелел им
сын Веохстана,
гордый воитель
героям многим,
готовить для проводов
землевладыки
сруб костровый,
дрова и место
для погребения:
«Испепелится,

3115
в огне исчезнет
муж храброчестный,
не раз видавший
дожди железные,
где стрелы, тучами
с тетив слетая,
в щиты вонзались,
где дрот остреный,
копье бодало
доспехи в битве!»

3120
Тут юный, но мудрый
сын Веохстана
верных из воинства
вызвал витязей
(семеро было
смелых ратников,
сам же – восьмой)
и повел их под своды
вражьего логова
(смолистый пламенник,

3125
факел, высвечивал
тропу в потемках),
и там не делили
они добычу,
ибо знали,
кому достанется
все это золото,
клад бездозорный,
на разорение обреченный;
и, не печалясь

3130
о тех богатствах,
сокровища вынесли
прочь из пещеры.
Тогда же змея,
червечудовище,
с утеса кинули
в море – канул
дракон в пучине.
Кладь золотую,
витые кольца,

3135
и старца-конунга
свезли на подводе
к месту сожжения
на Мысе Китовом.
Костер погребальный
воздвигли ведеры,
мужи дружинные,
украсив ложе
щитами, кольчугами,
как завещал им

3140
дружиноводитель
еще при жизни, —
там возложили
на одр возвышенный
скорбные слуги
старца-конунга;
и скоро на скалах
вскипело пламя,
ратью раздутое;
черный взметнулся

3145
дым под небо;
стонам пожара
вторили плачи
(ветра не было);
кости распались,
истлились мышцы,
сгорело сердце.
Герои-сородичи
горе оплакивали,
гибель конунга,

3150
и некая старица
там причитала,
простоволосая
выла над Беовульфом,[178]
плакала старая
и погребальную
песню пела
о том, что страшное
время близится —
смерть, грабежи

3155
и битвы бесславные.
Дым от кострища
растаял в небе;
десять дней
насыпали гауты
курган высокий
над прахом владыки,
бугор могильный,
заметный издали,
морескитальцам

3160
знак путеводный.
Ограду крепкую
вокруг могильника
они воздвигли,
из камня стены,
мужи искусные.
Захоронили
в холме сокровища,
добычу битвы,
витые кольца,

3165
и все, что было
в пещере драконьей, —
вернулось в землю
наследие древних,
и будет золото
лежать под спудом
вовек, как и прежде,
от смертных скрытое.
Вождю воздали
последнюю почесть

3170
двенадцать всадников
высокородных, —
объехав стены
с обрядным пением,
они простились
с умершим конунгом,
восславив подвиги
и мощь державца
и мудромыслие, —
так подобает

3175
людям, любившим
вождя при жизни,
хвалить, как прежде,
и чтить правителя,
когда он покинул
юдоль земную!
Так поминали
гауты мертвого,
навек ушедшего
ратеначальника,

3180
провозглашая:
среди владык земных
он был щедрейший,
любил народ свой
и жаждал славы
всевековечной!