i_018   Естек-пестек, ослу — подножка, кто слушает меня, тот мне старший брат, а кто не слушает, на лоб тому пятно.
   В стародавние времена, когда гумно было на стеблях, когда я в колыбели был, а отца еще на свете не было, мать моя отправилась в селение Аладжа-Манастир. Прямо шла, ровно шла, шесть месяцев и одну осень шла, кофе пила, табак курила, тюльпаны и гиацинты косила. Дошла до родника Хайдут-чёшмя, села отдохнуть, бросила ягоду винограда в рот — забеременела, меня родила и рассказала мне эту сказку, которую я забыл, а уж потом вспомнил.
   Жили-были старик со старухой. Жили они в избушке-мазанке, на дымоходе которой аисты свили гнездо и каждый год аистят выводили. Было у них два вола — один хромой, другой слепой — да пустынное поле, которое раз в два года урожай давало. Только детей у них не было, что очень их огорчало.
   — Бабка, я пойду сегодня в поле просо сеять, может, в этом году оно даст урожай.
   — Куда ты пойдешь голодный, в доме даже сухаря нет. Иди сначала налови рыбы, я приготовлю поесть, а потом пойдешь в поле.
   Взял старик свой сачок и пошел на озеро Кирез-гёл. Бросил сачок в воду — вытащил несколько красноперок. Бросил еще раз, глядь: в сачке барахтается маленький мальчонка — ростом с вершок, усы двух вершков, на ногах домотканые портянки и чарыки.
   — С добрым утром, отец! — поздоровался он.
   — Ты кто и чей будешь? — спросил старик.
   — Я твой сын. Я на камне, на дне озера сидел, и все ждал, чтобы достал меня оттуда какой-нибудь добрый человек и отвел к вам. Очень долго ждал, у меня уж и усы длиннее роста моего стали. Когда я заметил твой сачок, прыгнул в него, чтобы выйти посмотреть, что творится на белом свете. Давай теперь отведи меня домой, а то я дороги не знаю.
   Посадил старик мальчонку в торбу с рыбой и пошел домой. У старухи, как только увидела ребенка, язык отнялся от радости.
   — Ах ты, мое дитятко! — воскликнула она. — У тебя уже и усы отросли. Назовем мы тебя Джюджя-Тодур^[9].
   И дед не мог нарадоваться сыну, погладил его по головке и пошел в поле пахать. В обед Джюджя-Тодур принес старику в поле ухи. Отец остановил волов и сел обедать.
   Джюджя-Тодуру надоело безделье. Ухватился он за хвост слепого вола, вскарабкался ему на спину, влез в ухо и крикнул громким голосом:
   — Ча, Мартин! Хэйс, Брязу!
   Волы пошли по борозде, и стал Тодур пахать вместо своего отца. Провел одну борозду, провел вторую, борозды ровные, как струны, ни огрехов, ничего, — только посвистывание его было слышно.
   — Отец, — сказал он, снова дойдя до края поля, — ты ляг отдохни немного, я сам буду пахать. Если кто-то меня захочет купить, продай, не бойся, я все равно вернусь к вам.
   Прилег дед отдохнуть и задремал. В это время полем проезжал богатый купец. Глянул: пахарь в тени спит, а волы сами пашут — гляди, что за чудо!
   — Эй! — крикнул купец. — Что за невидаль такая!
   — А в чем дело? — откликнулся старик.
   — Да вот, диву даюсь, никак не пойму, как так волы сами пашут.
   — Ты получше глаза открой и заметишь, что ими мой сын управляет.
   — А где же он? — еще больше удивился купец.
   — В-о-о-он там, у вола в ухе.
   Купец приблизился к волу и, заметив малыша, вытаращил глаза от удивления.
   — Продай его мне, хозяин! — стал умолять богач.
   — Сколько дашь? — спросил старик.
   — Сто золотых монет.
   — Идет, забирай его!
   Отсчитав старику деньги, купец запихнул Джюджя-Тодура в карман и поехал своей дорогой.
   В дороге Тодур пропорол купцу карман, осторожно спустился по штанине на сапог, с сапога спрыгнул на землю, спрятался под тысячелистником. Купец едет себе вперед и в ус не дует. Когда он порядком удалился, Джюджя-Тодур пересек урочище Бабадак, дошел до моста, что напротив села, и решил там переночевать. Устроился на ночлег, да не успел глаз сомкнуть, как под этим мостом собрались разбойники.
   — Мне хочется мяса, — сказал один из них.
   — Мяса на вертеле! — проговорил другой.
   — Мне шашлыка хочется! — добавил третий.
   — Будет и шашлык, будет и мясо на угольях, — успокоил их главарь. — В эту ночь мы уведем у старика с околицы вола, и все будет. Согласны?
   — Согласны! — в один голос воскликнули остальные.
   — Возьмите и меня, братцы! — крикнул Тодур.
   — А ты кто такой? Откуда здесь взялся? — струсили разбойники. И тут они разглядели Джюджя.
   — Ага! Ты как раз нам и нужен. Мы давно такого разыскиваем. Ты, как войдешь в дверную щель, откроешь двери и выведешь нам вола.
   Пошли они в село, дошли до околицы. Джюджя-Тодур узнал свой дом. Разбойники помогли мальчику пройти в дверную щель, а сами, притаившись в углу, стали ждать.
   — Братья-разбойники! Какого из них развязывать: хромого или слепого?
   — Тише ты, черт коротконогий! — прошептали разбойники. — Выводи слепого.
   — А веревку развязать? — крикнул снова Джюджя-Тодур.
   — Все равно, только выведи, — начал злиться главарь. — И где мы только отыскали этого бестолкового чертенка! Всю округу разбудит.
   Разбойники погнали вола в лес, заколов, шкуру сняли, мясо поделили. Джюджя-Тодуру достался кусок печени да сычуг. Разбойники, взяв свою долю, разбрелись, а о мальчике и позабыли.
   Тодур пошел к колодцу Суук-пынар, вымыл сычуг и, забравшись в него, уснул. В полночь набрел на него голодный волк да и проглотил. Мальчик проснулся, кругом темно, не поймет, где находится. Вдруг нос его уловил запах псины. Тут он понял, что или собака, или волк проглотили его. Шагая по волчьему чреву, пробрался к горлу, выглянул наружу. На земле был полдень. Волк направил свои стопы к стаду, что паслось на склоне. Пастухи спали. Когда волк вот-вот должен был поймать ягненка, мальчик крикнул:
   — Встань, пастух, встань, молодец, волк хочет задрать твоего ягненка!
   Чабан проснулся, натравил собак, волк еле ноги унес. Притаившись в зарослях крапивы, решил он подкараулить зайца. Как только заяц приблизился, Тодур снова крикнул:
   — Беги, зайчонок, удирай отсюда, а то без шкуры останешься!
   Заяц шарахнулся в сторону от тропинки и исчез.
   — Кто ходит в моем чреве и пугает мою добычу! — крикнул волк.
   — Я, Джюджя-Тодур!
   — А что ты хочешь от меня?
   — Отвези меня домой, к родителям.
   — А где они живут?
   — Вот в этом ближнем селе.
   Делать нечего. Поджал волк хвост и рысью помчался к деревне. Добежав до дома старика, остановился, во двор забежать не смог: дед поправил плетеный забор, оставил только два лаза и расставил силки, чтобы зайцы ловились. Тодур снова выглянул наружу из волчьей пасти сквозь его зубы.
   — Вот через этот лаз проходи во двор, — сказал мальчик волку.
   — Боюсь, здесь петлю поставили, — ответил волк.
   — Не бойся, просунь осторожно голову в петлю, и пролезешь внутрь, — сказал Тодур.
   Как только волк вдел башку в петлю, петля затянулась.
   — Выпусти меня на улицу, я тебе помогу, — сказал Тодур.
   Выпрыгнув из волчьей пасти, он шум-крик поднял:
   — Оте-е-е-ец, ма-а-а-ама! Идите сюда, убейте волка; мы шкуру с него сдерем и тулупчик мне сошьем.
   Дед схватил топор, баба — коромысло, убили волка, сняли с него шкуру чулком^[10], старик ее посолил и натянул на рогатину, чтобы сохла.
   — Как вы тут без меня поживаете? — спросил Джюджя-Тодур, подкручивая свои усы.
   — Очень хорошо, — ответили старики, — по тебе соскучились, ждем.
   Старуха сшила из той шкуры сыну тулупчик, пару кожаных брюк и жилетку, чтобы была и для зимы, и для осени, и для весны, а старику со старухой вышло по паре тапок. Говорят, до сих пор их носят.