Жил-был на свете один писатель, Ким. У него было два сына: старший и младший.
   В то время как младший знал уже очень много, старший, Ким-Хакки, которому уже было шестнадцать лет, не знал и первых двух знаков азбуки: ха-ныр, тен, таа, ди, что значит небо и земля. При этом «небо» по-корейски «ха-ныр», а по-китайски — «тен», «земля» по-корейски «таа», а по-китайски — «ди».
   Отец поэтому постоянно бил его и говорил, что он лучше убьет его, чем потерпит позор, что сын писателя останется неграмотным.
   — Но чем я виноват, — оправдывался старший сын, — я день и ночь сижу за азбукой — ничего не выходит, мой младший брат целые дни играет — а у него все идет хорошо: это от неба так дано.
   — Не от неба, а от твоей глупости, — отвечал отец и сильно бил его.
   Наконец однажды отец сказал ему:
   — Устали мои руки бить тебя, да и не хватит палок, хотя бы я вырубил весь свой лес. Убить тебя тоже не могу. Но прогнать тебя с глаз моих могу и прогоняю. Иди куда хочешь. Научишься грамоте — приму тебя, не научишься — не приму.
   — Позволь мне остаться у тебя работником, — я трудолюбив и могу работать.
   — Не хочу.
   — Куда же я пойду?
   — Куда хочешь.
   Насилу старший сын выпросил, чтоб хоть жену его оставил отец у себя, пока он будет пытать счастья.
   — Хорошо, — сказал отец, — пусть живет себе в задней комнате, но пусть тоже не показывается мне на глаза.
   Жене же Ким-Хакки сказал:
   — Жди меня десять лет. Если через десять лет я не приду, считай меня умершим.
   Затем он зашел к своему другу и просил его, в случае если отец прогонит его жену, принять ее и кормить до его возвращения.
   Друг обещал, и Ким-Хакки пошел куда глаза глядят.
   Шел Хакки, шел и пришел в один город, где под одним окном услышал шум учившихся школьников.
   Хакки зашел в школу и рассказал учителю все о себе.
   — Очень жалко будет, если сын такого знаменитого писателя останется неграмотным, — сказал учитель. — Я согласен взять тебя на десять лет и сделать все, что могу. Но не будь в претензии, если я о твою спину изломаю не один сноп палок.
   Хакки с радостью согласился, и учение началось.
   Между тем жена Хакки жила у тестя в задней комнате, варила себе чумизу и дни и ночи молила небо помочь ее мужу.
   Через десять лет без тринадцати дней явился к ней во сне белый старик и сказал:
   — Просьба твоя услышана небом, за твое трудолюбие муж твой получит то, о чем просишь ты, добродетельная жена.
   В ту же ночь вот что произошло с Хакки.
   — Прошло девять лет одиннадцать месяцев и шестнадцать дней (в Корее лунный месяц двадцать девять дней), — говорил учитель Хакки, — а ты и до сих пор не выучил и первых двух слов. Вот теленок стоит рядом с тобой в стойле, — ему два года, но я уверен, что, слыша постоянно твое «ха-ныр, тен и таа, ди», и он запомнил эти слова.
   И учитель, позвав теленка, крикнул ему:
   — Ха-ныр, тен!
   И вдруг теленок поднял голову к нему.
   — Таа, ди!
   И теленок опустил голову к земле.
   — Видишь? Если теленок умнее тебя, то что я могу с тобой сделать?!
   И, избив Хакки в последний раз, учитель приказал ему оставить наутро его дом. И в эту ночь учитель пошел спать к своей семье, в первый раз после десяти лет, так как все это время он спал со своим учеником, заставляя его и по ночам заниматься.
   Избитый Хакки долго и горько плакал, пока не заснул.
   Когда он заснул, явился к нему во сне белый старик и сказал:
   — Ты Ким-Хакки?
   — Я, — отвечал Хакки.
   — Ты получишь то, чего ты так упорно добивался. Открой рот.
   Хакки открыл рот, и старик бросил туда три шарика.
   — Проглоти!
   Хакки проглотил и проснулся.
   По старой привычке он сейчас же схватился за книгу и — о, чудо! Он не только стал читать ее без запинки, но он знал все, что было в этой книге и во всех тех, которые находились в училище.
   Он взял в руки кисть — и еще большее чудо. Он стал писать знаки, которых не мог бы написать никто другой в Корее. Он стал составлять фразы, и смысл их стал выходить такой глубокий, как океан, и остроумный, как блеск драгоценных камней.
   Тогда закричал он:
   — Шенсан-ним, шенсан-ним (учитель, учитель)! Когда прибежал учитель, счастливый Хакки сказал:
   — Теперь экзаменуй меня.
   Стал учитель экзаменовать, но Хакки знал много больше учителя.
   Тогда учитель бросился на шею к ученику и поздравил его с таким успехом.
   А скромный Хакки не скрыл и рассказал, откуда явилось к нему его знание.
   После этого Хакки пошел домой и пришел ровно в тот день, когда кончилось десять лет с того времени, как ушел он из дому.
   Прежде всего он пошел к жене и после радостной встречи спросил:
   — Как обращался с тобой отец?
   — Я только раз его видела, но он, увидев меня, закричал, чтобы я ушла с его глаз. Я ушла и больше не видела его.
   — В таком случае я не пойду к нему.
   — Нет, ты должен идти, потому что отец и мать заменяют нам небо на земле. И идет ли с неба дождь, снег, светит ли солнце, все должны мы принимать без ропота, под страхом вечной гибели. Поэтому иди и поклонись отцу.
   Так и сделал Хакки, но отец закричал ему:
   — Прежде поклона твоего, прежде, чем ты смел явиться передо мной, ты должен представить доказательство твоей учености.
   Тогда Хакки пошел в комнату своей жены и попросил купить ему шелковой материи.
   На этой материи он написал рукой дракона несколько прекрасных и глубоких изречений, которые одни обессмертили бы его отца, если бы он мог так писать.
   Тогда только отец разрешил старшему сыну прийти и обнять его.
   Но после этого Хакки с женою оставили дом отца.
   — Отец любил не меня, — сказал он жене своей, — меня такого, какого создало небо, а мои знания. И если бы я не приобрел их чудом, я был бы навсегда чужой для него.
   Хакки, выдержав экзамен в Сеуле, поступил на службу, и так как при дарованных ему небом способностях соединял большое трудолюбие и воловье терпение, то мог переносить все несправедливости капризного начальства и в конце концов дослужился до министра.
   Тогда он дал хорошее место своему учителю, своему другу, но отцу никакого места не дал, хотя и был всегда почтителен с ним, как и подобает сыну.
   Что до младшего брата, то так ничего из него и не вышло. Привыкнув легко, без труда получать все, он в жизни, где, кроме способностей, требуется воловий труд, ничего не успел.

   Литературная обработка Н. Гарина-Михайловского