Жила-была на свете старуха, старая-престарая. И такая она была маленькая и сморщенная, что её едва было видно. Целыми днями вязала она чулки и мысленно молила господа бога подарить ей ребёнка. Ведь у неё был только старик муж, да и он то в лесу, то на гумне, то на базаре, а старуха день-деньской одна как сыч; и такая стояла в доме тишина, что у неё начинало в ушах звенеть. Старуха разговаривала сама с собой от скуки, сама себе отвечала на вопросы. И, нанизывая петельки, она смеялась над собой так, будто смеялась над кем-то другим:
   «Дорого бы мы дали, если б у нас на старости лет был мальчик!»
   «Неужто б ничего не пожалели?»
   «Ничегошеньки».
   «Значит, девочке ты была бы не рада?»
   «Да как сказать — пожалуй, и девочке я была бы рада».
   «Да, но ей надобно приданое».
   «Нашлось бы и приданое, ведь у нас с дедом всё есть; да и много ли нам надо; три аршина полотна белого да два гроба, ей остались бы быки деда, плуг его да наш дом».
   «Хорошо, тётушка, но где же такую девочку раздобыть? Сама знаешь — засохшее дерево плодов не даёт!»
   Заохала старуха, засмеялась: «Ох-ох-ох! Хи-хи-хи! Всё можно вернуть, даже реки текут вспять по воле божьей, только молодость не возвращается. Чего не было вовремя, тому уж не бывать никогда. Я была бы рада даже маленькому мальчику, совсем крохотному».
   «Ну, ты была бы рада и девчурке; ты бы нанизывала петельки, а она бы их распускала; ты бы сеяла муку, а она бы рассыпала; ты бы ставила котелок варить мамалыгу, а она бы его в огонь опрокидывала».
   «Да уж я была бы рада и ребятёнку с кулачок величиной, лишь бы слышать, как он говорит мне “мама”, ведь такая в избе пустота, когда в ней только старик да старуха».
   «Ну, а если он будет не с кулачок, а ещё меньше?»
   «Ну что ж, я и такому буду рада».
   И старуха захихикала:
   «Ну и дурёха же я!»
   «И впрямь дурёха».
   «А если бы мальчик был с горошинку?»
   Старуха засмеялась, запрокинув голову, но тотчас вздрогнула, услышав за дверью тонкий, обиженный голосок:
   — А если он будет величиной с зёрнышко?
   Старуха посмотрела по сторонам и, не увидев никого, перекрестилась.
   — Ну что ж, — продолжал тот же голос, — я вижу, тебе не нужны дети.
   Собралась старуха с духом и сказала:
   — Нет, нужны… но где ты… кто ты?
   — Кто я? — Негиницэ, мысль людская. Я очень маленький и могу залезть людям в уши и подслушивать их мысли. Вот только что я сидел у тебя в правом ухе, а потом перебрался в левое, и уж как я хохотал, когда подслушал, что тебе взбрело на ум.
   — Ну вот ещё выдумал. Что это мне взбрело на ум? Ровно ничего!
   — Неправда, — смеясь, ответил Негиницэ, — человек говорит не всё, что думает. Если бы я не шепнул тебе, что засохшее дерево уже не даёт плодов, ты бы ещё бог знает что сказала…
   Старуха зарделась.
   — Не стыдись, матушка, не надо. Таков уж человек. В детстве он проказничает, потому что мал ещё, в молодости совершает безумства, потому что молод, а на старости лет ему остаётся только мечтать о безумствах, потому что он уже не может их совершать…
   Старуха осмелела и, потеряв терпение, крикнула:
   — Ну-ка замолчи, Негиницэ, да покажись-ка, я хочу тебя увидеть.
   И тотчас она услышала такой звук, словно стрекоза пролетела или пчела прожужжала, и почувствовала на своей руке какую-то тёплую капельку.
   — Вот и я!
   Бедная женщина широко раскрыла глаза: если бы даже разверзлись небеса, то она не удивилась бы так, как в тот миг, когда увидела у себя на руке такое чудо.
   Негиницэ был красив, как драгоценный камень, и мал как зёрнышко; глазки у него были точно синие искорки, а ручки и ножки тонкие, словно паутинки.
   Старуха хотела было поцеловать Негиницэ, но он быстро вскочил ей на нос, а потом опять спрыгнул на руку.
   — Тише, мама, тише, не раздави меня, — испугался он.
   — Дай, я тебя поцелую: ты всю избу будто солнцем озарил, когда сказал мне «мама».
   — Осторожнее, не проглоти меня.
   Старуха поцеловала его.
   — А как же ты ешь, Негиницэ, родненький мой?
   — Я-то? Да я воздухом сыт. Вот до сих пор ел за королевским столом, и никто не знал об этом; и как я смеялся, когда видел, что все трепетали перед королями, а я прогуливался себе у них в ушах и узнавал все их мысли.
   — А как они живут, дорогой? Почитай, не жизнь, а сплошной праздник?
   — Куда там! Они умирают от обжорства, а бедняки — от голода. Беднякам плохо оттого, что им некому приказывать, а королям плохо, потому что надо приказывать очень многим. Простолюдины хватают тебя за шиворот и предают справедливому суду, если ты их обманываешь, а короли лишь поддакивают тебе, и даже больше того: они знают, что ты их обманываешь, но молчат, примиряются с этим — и пальцем не пошевельнут, — как шло, дескать, всё в государстве, пусть так и идёт.
   — Послушай-ка, Негиницэ, но ведь тебе надобен целый год, чтоб пройти тот путь, который человек проходит за один день.
   — Да вовсе нет. Я отдаюсь на волю ветру и плыву по воздуху, как по волнам. Иногда я перегоняю ласточек и несусь, точно серебряная стрела.
   — А старик-то мой как обрадуется, — сказала старуха, — когда узнает, что у него теперь есть мальчик. Нынче вечером он напьётся на радостях.
   — Что и говорить, — ответил Негиницэ. — Я хочу видеть отца сейчас же, сию же минуту.
   Как услышала старуха слово «отец», порадовалась за старика своего и сказала Негиницэ:
   — Наше гумно недалеко отсюда — вон там, на широком большом холме. Как заметишь шесть гнедых, что молотят пшеницу, так остановись — там и найдёшь моего старика.
   — Ну, я пойду, — сказал Негиницэ.
   И когда старуха открыла дверь, он, вытянув ручки и ножки, бросился в волны ветра и исчез, как искорка.
   По пути встретил Негиницэ стадо коров. Он был большой озорник — прыгнул в коровий след на дороге и давай кричать:
   — Эй, пастухи, вытащите-ка меня из этой преисподней, и я исполню все ваши желания!
   Пастухи оглянулись на голос и подошли к Негиницэ, а один из них, самый злой и глупый, захотел его раздавить да что есть силы как даст ногой об землю! А Негиницэ быстро отскочил, и пастух, сильно ударившись, вывихнул себе ногу и застонал. Остальные же принялись колотить по земле дубинками, да так, что после каждого удара половина дубины со свистом отлетала в сторону.
   — Не зевайте, а не то провороните коров! Мужики вы здоровенные, а умишко у вас убогий, головы ослиные! — захохотал Негиницэ и умчался по ветру.
   Наконец добрался Негиницэ до гумна, где работал старик. Чтобы получше рассмотреть его, он взобрался к нему на нос. Старик обрадовался, но не так, как старуха. Опечалился тогда Негиницэ, и, чтоб придать себе вес в глазах старика, заявил:
   — Ты не смотри, что я такой маленький! Конь куда больше мальчика, а всё же мальчик его оседлает!
   Буйвол больше человека, а ведь человек надевает на него ярмо! Горы куда больше, чем овцы, а ведь овцы пасутся на них! Земля больше, чем плуг, а всё-таки плуг врезается в землю и рассекает её! Деревья-то больше, чем топор, а ведь топор сечёт их под корень. Ты вот больше меня, а утомился, пока ходил за конями по гумну, а посмотри-ка, как я погоню их, и даже без бича.
   Подивился старик, но всё же повёл Негиницэ на гумно. Как пришли они туда, Негиницэ вскочил на коня и закричал: «Эй! но-но-но-о!», и потом перепрыгнул на другого, ущипнул его, ущипнул и третьего, и лошади помчались, да так, словно их двадцатью бичами стегали. Старик диву давался, а тут как раз проходил мимо купец, который направлялся в королевский дворец.
   — Дед, — сказал купец, — я слышу, кто-то кричит: «Но-о! но-о! эй!» — но никого не вижу. Кто это так здорово лошадей погоняет?
   — Знаешь, любезный, — ответил старик, — подарил мне бог мальчика величиной с зёрнышко, а ума-то у него в десять раз больше, чем у нас с тобой.
   Негиницэ остановил коней и прыгнул старику на ладонь. Увидев его, купец подумал, что не худо было бы отнести такое чудо королю.
   — Старик, — предложил купец, — я дам тебе кошелёк золота за него.
   Негиницэ — скок старику в ухо и тихо стал подсказывать ему ответы. А старик, думая, что это он всё сам говорит, сказал купцу:
   — Ты вот весь свой век торгуешь, ну скажи: приходилось ли тебе покупать когда-нибудь живую душу за кошелёк золота?
   — Я тебе дам… два кошелька.
   И опять старик ответил, повторяя за Негиницэ:
   — Два кошелька… за живую душу?
   — Я тебе дам… десять кошельков.
   Старик побледнел, но сказал то, что шепнул ему Негиницэ:
   — Богу душу даруют, а сатане продают.
   — Я тебе дам… двадцать кошельков!
   Старик, обуянный жадностью, молчал, хотя Негиницэ всё время подсказывал ему ответы.
   И, видя, как жаден старик, Негиницэ шепнул ему наконец: «Ладно!», и тот повторил за ним:
   — Ладно!
   Дед и купец ударили по рукам — сделка состоялась. Купец заплатил деньги и забрал Негиницэ, продавшегося по доброй воле. И когда купец уже уходил, Негиницэ крикнул старику:
   — Эй, старче, старче, знать не суждено было вам со старухой иметь детей!

   Король вместе со своими мудрецами держал важный совет — в стране свирепствовали засуха и мор. И когда пришёл купец и доложил королю, что принёс ему мальчика величиной с зёрнышко, король страшно удивился, а мудрецы широко раскрыли глаза и затрясли длинными бородами.
   — Не может этого быть, ваше величество, об этом ни в одной книге не говорится.
   — Нет, может быть! — воскликнул Негиницэ и прыгнул на стол, за которым шёл совет. — Ведь на свете может быть многое такое, о чём в книгах не написано, и очень многое бывает не так, как толкуют книги, а совсем иначе.
   Король и учёные долго не могли надивиться на невиданное чудо, а потом снова начали совещаться.
   А Негиницэ сначала прыгнул королю на руку, потом на плечо, наконец на макушку и сказал, смеясь:
   — Да будет вам известно, ваше величество, что самые маленькие могут стать самыми большими.
   Королю ничего не оставалось как ответить:
   — Верно, Негиницэ, верно!
   А учёные, тишком подтолкнув друг друга, опустили глаза.
   Король тут же приказал построить для Негиницэ дом в десять этажей, величиной с орешек, весь из чистого золота и украшенный драгоценными каменьями.
   Негиницэ остался на королевском совете, но постарался укрыться от всех, чтобы вволю проказничать. Тихонько и незаметно забрался он в ухо учёного, который смотрел на звёзды в подзорную трубу, и узнал, что сей великий муж вовсе и не думает о делах государственных, а смотрит на нос короля, поражаясь его величине. Негиницэ потихоньку вылез и забрался в ухо другого учёного, который утверждал, будто изучил внутреннее устройство человека и знает лекарства, помогающие от всех болезней. И открылось Негиницэ, что и этот учёный тоже не думал о делах государственных, а восхищался перстнем короля. Так и узнал Негиницэ, что мысли всех учёных были заняты посторонними вещами: один грезил о прекрасной даме, другой мечтал польстить королю, третий отдал бы всё за бутылку вина, четвёртый думал, что вовсе недурно быть королём, пятый — что король такой же человек, как и все. И только один учёный с большим лбом внимательно слушал, что говорил король.
   Узнав мысли всех учёных, Негиницэ поспешил залезть королю в ухо и рассказать ему шёпотом всё до мельчайших подробностей. Король, уверенный, что это он сам распознал думу мудрецов, страшно разгневался и крикнул одному из них:
   — Эй ты, звездочёт, делаешь вид, что смотришь на звёзды, а сам пялишь глаза на мой нос и думаешь, что он похож на чурбан. Так ты, значит, радеешь о делах государственных?!
   Учёный задрожал и упал на колени, прося помилования.
   — А ты? — сурово сказал король, обращаясь к учёному-врачу. — Ты бы меньше отправлял на тот свет людей, если бы у тебя был мой перстень?
   Лекарь затрепетал и тоже упал на колени.
   И так говорил рассерженный король, обращаясь к каждому по очереди:
   — Ты думаешь о любовных шашнях, а не видишь, что одной ногой уже стоишь в могиле; а ты приготовился соврать мне; ты вот считаешь, что в бутылке вина разума куда больше, чем в моей голове, а не знаешь, что если бы учёный сидел на троне, то он бы наделал не меньше глупостей, чем самый последний из болванов; ты полагаешь, что король простой смертный, как и все, но не понимаешь, однако, что учёные даже на людей-то не похожи; ты вот едва сдерживаешься, чтоб не разинуть рот и не проглотить всё королевство, и только ты, — обратился он к последнему, — думаешь о делах государственных.
   Все учёные упали на колени.
   — Ну, что мне теперь с ними делать — отрубить им всем головы?
   Учёные были ни живы, ни мертвы, а Негиницэ вскочил королю на макушку и сказал:
   — Помилуй бог, ваше величество! Если не будет учёных, кто же тогда станет обманывать людей?
   — Пусть будет только правда на земле!
   — Помилуй бог, ваше величество! Что бы вы стали делать, если бы ложь вовсе исчезла? А вы подумали, ваше величество, о своей жизни? Ведь вы ели, спали, охотились, пересчитывали деньги, веселились, — как с её светлостью королевой, так и без неё, — больше, чем пеклись о нуждах и делах государственных. Как же вы, ваше величество, удержитесь на троне, если народ узнает правду?
   Король улыбнулся — с досадой, правда, но всё же улыбнулся — и, чтобы поправить дело, простил всех. Видя, однако, что учёный, который думал о том, о чём и полагалось размышлять на королевском совете, всё ещё дрожит, он спросил его:
   — Ну а ты, мудрейший, почему дрожишь?
   — Ваше величество, — ответил несчастный старик, — уж лучше я вам откроюсь, всё равно вы узнаете, о чём я думаю. Хоть я и полагаю, что знания мои ничтожны, однако считаю, что жалованье моё слишком незначительно.
   Король от души захохотал и обещал увеличить ему жалованье; потом, прервав совет, он ушёл, унося с собой Негиницэ, сидевшего у него на макушке, и недоумевая, как это ему удаётся угадывать мысли окружающих.
   Королева и наследники, увидя Негиницэ, удивились, а узнав, что король на старости лет научился угадывать мысли людей, изумились ещё больше и никак не хотели этому поверить.
   — Ваше величество, — сказала королева, — ну, угадайте, о чём я думаю?
   — Посмотрим, — ответил король.
   Королева подумала и рассмеялась своим мыслям…
   Негиницэ быстро забрался королеве в ухо и узнал, о чём она думает: «Как было бы хорошо, если бы король снова стал молодым!» Один миг — и Негиницэ перебрался в левое ухо короля и шёпотом передал ему всё. Но король — ни слова. Тогда королева засмеялась и сказала:
   — Ну что? Не можете угадать, не можете?
   Дело в том, что король был немного туг на левое ухо. Негиницэ догадался, перескочил в правое и снова зашептал. Лицо короля прояснилось, и, покачав головой, он захохотал и сказал:
   — Эх, хоть ты и королева… а такая же баба, как и все! Ловко ты придумала, да только невозможно это…
   Королева устыдилась и, потупив глаза, размышляла: «А если он угадает, о чём я раньше думала, то я от стыда сквозь землю провалюсь! Ведь сколько раз я проклинала королевские советы, когда они кончались далеко за полночь».
   Наконец Негиницэ захотелось посмеяться и над самим королём, и он сказал себе однажды утром:
   — Таков уж человек! Тверди ему всё, что угодно, говори всё время одно и то же, и он поверит, потому что глуп. Чему он не верит сначала, тому непременно поверит потом. Подложу-ка я королю свинью: оставлю его без верных советников и сведу с безумцами.
   И с тех пор, ехал ли король во главе войска, держал ли совет, ложился ли спать, вставал ли с постели, ел ли, ласкал ли детей своих — одна и та же мысль преследовала его: «Разве ты не видишь, что советники твои состарились и дела государственные в запустении?»
   А весь секрет-то был в том, что Негиницэ сидел в ухе у короля. И так шли дни за днями, пока не решил король, что всё должно быть по-иному. Разогнал он старый совет и созвал новый.
   Собрались — один лучше другого!
   И пришли новые советники да сбросили бедного короля с его наследственного трона…
   «Ну, теперь посмотрим, как он выкрутится», — смеялся чертёнок Негиницэ.
   Король в слезах вышел из города. Негиницэ сидел у него на плече.
image10   — Что это вы плачете, ваше величество? Не падайте духом, будьте же мужчиной!
   — Ах, Негиницэ, как же мне не плакать? Где мой королевский жезл?
   — Да будет вам, ваше величество! Лучше срубите-ка себе кизиловый сук и сделайте посох. Палица тяжела для вас на старости лет, ещё упадёте, а посох вас поддержит.
   — Где мой трон королевский, Негиницэ? Ведь на нём сидели деды мои и прадеды!
   — Да полноте, ваше величество! Растянитесь на мягкой траве, усеянной цветами, и скажите по правде, где вам покойнее — на троне, усыпанном драгоценными каменьями, или на чудесном лугу?
   — А где моя корона с дорогими каменьями и самоцветами, Негиницэ?
   — Да будет вам, ваше величество! Прикройте широким листом лопуха свою седую голову и скажите мне по чести, что легче: корона и заботы, которые она доставляет, или лопух, защищающий вас от солнца?
   — Может быть, это и так, Негиницэ, — согласился король, тяжело вздыхая, — так, как ты говоришь, у тебя всё очень складно получается; но когда подумаю, что ещё вчера я был велик и славен… я готов залить слезами всю землю!
   — Да полноте, ваше величество! Сказать по правде, ну какая же это была слава? Всю жизнь вы или воевали, или совещались, или рубили головы одним, а других наказывали бичом, или читали прошения, или слушали о нуждах народа — и ещё много и много вы делали такого, что вам отнюдь не было по сердцу. Ну разве же это слава?! Подумайте только, ваше величество, что ваш подданный был подчинён лишь вам, у него был один хозяин, а вы, ваше величество, пеклись обо всех, были слугой для всех; вы же видите, ваше величество, что вы были самым последним слугой, самым последним невольником в государстве. Дело ясное: вы были королём, но не были человеком, теперь же вы — человек, но не король. И сейчас в вас больше величия, потому что вы идёте туда, куда хотите. И потом, как знать? Вы думаете, ваше величество, что бояре могут обойтись без народа? Пусть народ потребует своего старого короля… и тогда вы увидите, ваше величество…
   Слова Негиницэ утешили короля, и он пошёл бродить по государству, прикрыв голову листом лопуха и опираясь на кизиловый посох. И исходил король всю землю вдоль и поперёк. И что он ни видел, всё его удивляло, и он спрашивал Негиницэ:
   — Негиницэ, за что бьют этого человека, — слышишь, как он вопит?
   — Оттого, что король глух и не слышит, — отвечал Негиницэ.
   — Негиницэ, отчего это столько голых и босых людей?
   — Оттого, что король слеп и не видит.
   — Негиницэ, почему этот старик так мучается, стараясь разгрызть дёснами чёрствую корку?
   — А оттого, что король слишком много ест.
   — Негиницэ, зачем эти люди работают по ночам, выбиваясь из сил?
   — Чтобы король мог спать и днём, если ему придёт охота.
   — Негиницэ, тогда отчего же на моём троне сидит король, который глух, слеп, жаден и вечно спит?
   — Да, но прежде чем стать королём, он всё видел, всё слышал, трудился и был щедр.
   Бедный скиталец в раздумье остановился посреди большого города и сказал:
   — Да, Негиницэ, золотые твои слова! Если бы я снова стал королём, я бы знал, как поступать!
   И едва успел он произнести эти слова, как неожиданно раздался такой шум, рёв и грохот, что казалось, земля содрогнулась. Что стряслось? Прискакали гонцы. Богатыри с длинными пиками принесли весть о том, что народ заточил в тюрьму нового короля и всех его советников и приближённых и призывает на трон прежнего, законного короля.
   Услышав это, старик сказал богатырям:
   — Остановитесь — это я!
   И все его узнали и упали перед ним на колени, а Негиницэ, сидя на плече короля, спросил его:
   — Ну как, ваше величество, ещё видите и слышите или вам уже хочется есть и спать?

   Всему приходит свой черёд, потому что всё в мире движется, подобно колесу. Пришёл черёд и Негиницэ, мысли людской. Однажды ему захотелось подшутить над королём. Он залез в его правое ухо, думая, что это левое. А левым ухом король ничего не слышал. «Ну, что ж поделаешь. Мне лень теперь перелезать, — подумал Негиницэ, — лучше я буду кричать погромче». И Негиницэ начал кричать что есть сил в ухо, которым король слышал отлично:
   — Если король сам не узнал правды, то он уж ни от кого и никогда её не узнает!
   Как услышал король такой громкий крик у себя в ухе, сердце у него ёкнуло, он изо всех сил ударил ладонью по уху и сказал:
   — О-го-го, — значит, я принимал чужие мысли за свои собственные?!
   Он тряхнул головой, и Негиницэ, потеряв сознание, упал ему на ладонь…
   — А-а, это, значит, ты сидел у меня в ухе? Ты сбросил меня с королевского трона? Хорошо же! Я найду на тебя управу!
   Разъярённый король приказал перевязать Негиницэ шею длинной шёлковой ниткой, опустил его в колодец и утопил.
   Так умер бедный Негиницэ.
cover3