Была у одного пономаря красавица дочка. Не давали ей проходу три парня — каждый в мужья набивался.
   Подумал, подумал отец и сказал так:
   — Если один из них тебе по сердцу — откройся, дочка, не таись.
   — Ну их, батюшка, хвастуны они, пустомели. Разве может кто из них жене опорой быть?
   — Вот и мне так кажется. Что ж, поговорю-ка я с ними по-своему.
   Вот приходит один из женихов свататься, а отец ему в ответ:
   — По душе ты моей дочке, верно говорю. Да не обессудь, не будет тебе моего согласия, пока не докажешь свою силу и храбрость.
   — Только прикажите, я уж расстараюсь.
   — Раз так, приходи сегодня к одиннадцати в церковь и ложись в гроб, что там стоит. Пролежишь до двух ночи, и чтоб ни гугу. Я с главного алтаря наблюдать за тобой стану. Не утерпишь, подымешься раньше двух, — не видать тебе моей дочери.
   — Что ж, я не прочь! Быть вашей дочке моею.
   — Поживем — увидим. А пока бывай здоров.
   Ушел жених, а пономарь отправился ко второму парню.
   — Слыхал я, что тебе по сердцу моя дочка.
   — Да я к ней всей душою…
   — Верю. Докажи свою храбрость — отдам тебе дочь.
   — Хотите, я бока обоим ухажерам обломаю?
   — Это ни к чему. Лучше, как пробьет полночь, войди в церковь и поставь пару подсвечников возле гроба с покойником. Сам встань поодаль на колени и до двух ночи с места не сходи.
   — Что ж, я охотно, — ответил и второй. Расстались они, и пономарь поспешил к третьему жениху.
   — Люди говорят, что тебе по сердцу моя дочка?
   — Так оно и есть. Я за нее в огонь и в воду…
   — Ладно. Только докажи свою храбрость — дочка твоя.
   — Извольте, хоть сейчас прыгну в колодец.
   — Да надо ли? А вот войди-ка ночью в церковь в белом облаченье, да прихвати дубинку потолще. Увидишь посредине гроб с покойником, рядом человека на коленях — отвесь каждому по три горячих да уйти не спеши.
   — Покойника ударить — это куда ни шло, а вот живого человека…
   — Да ты не робей: человек на коленях — это кукла из соломы. А мне просто поглядеть хочется, такой ли ты храбрец, как говорят.
   — Что ж, я с радостью, — ответил и третий молодец.
   Вот пробило одиннадцать — первый жених уж тут как тут. Отворил ему пономарь дверь ризницы. Вошел парень, глядит — гроб посреди церкви стоит. Задрожал он, как осиновый листок: на весь храм-то всего одна лампада, да и та едва теплится. А тут еще сова поблизости ухает. Ни жив ни мертв лег парень в гроб, глаза зажмурил. В полночь слышит он шаги — никак кто к гробу крадется. Подошел, подсвечники ставит, сам на колени опускается, на покойника поглядеть боится, и тот на пришельца глаз не подымает.
   Настает пора и третьему молодцу пожаловать. Пришел — пономарь на него облаченье надел, в руки крепкую дубинку вложил. Потом отпер боковой придел — подстроил все так, чтобы парню лоб в лоб с соперниками очутиться. Парня он в церковь втолкнул, а дверь снаружи запер. Как увидел наш храбрец покойника с богомольцем, как уханье совы услыхал, — разом всей своей прыти лишился. По счастью, вспомнилась ему пономарская дочка, он духом и воспрянул. Палку поднял, да как ринется на покойника — тот до смерти перепугался и дал деру. И другой тоже припустился. Так и метались они, пока пономарь на амвон не взошел и не заорал замогильным голосом: «Вон, мошенники! Вон, трусы!»
   Тут бросились они опрометью и никогда уж больше в селенье не показывались. Ни один не женился на пономарской дочке: сказывают, подались все трое за море.
i_006
i_007