Выехал бедный мужик пахать, не завтракамши, и взял с собой из дома краюшку хлеба. Перевернул мужик соху, отвязал сволока, положил под куст; тут же положил краюшку хлеба и накрыл кафтаном. Уморилась лошадь, и проголодался мужик. Воткнул мужик соху, отпрёг лошадь, пустил ее кормиться, а сам пошел к кафтану пообедать. Поднял мужик кафтан
— нет краюшки; поискал, поискал, повертел кафтан, потряс
— нет краюшки. Удивился мужик. «Чудное дело, 
— думает. 
— Не видал никого, а унес кто-то краюшку». А это чертенок, пока мужик пахал, утащил краюшку и сел за кустом послушать, как будет мужик ругаться и его, черта, поминать.   Потужил мужик.   
— Ну, да, 
— говорит, 
— не умру с голоду! Видно, тому нужно было, кто ее унес. Пускай ест на здоровье!   И пошел мужик к колодцу, напился воды, отдохнул, поймал лошадь, запряг и стал опять пахать.   Смутился чертенок, что не навел мужика на грех, и пошел сказаться набольшему черту. Явился к набольшему и рассказал, как он у мужика краюшку унес, а мужик заместо того, чтобы выругаться, сказал: «На здоровье!» Рассердился набольший дьявол.   
— Коли, 
— говорит, 
— мужик в этом деле верх над тобою взял, ты сам в этом виноват: не умел. Если, 
— говорит, 
— мужики, а за ними и бабы такую повадку возьмут, нам уж не при чем и жить станет. Нельзя этого дела так оставить! Ступай, 
— говорит, 
— опять к мужику, заслужи эту краюшку. Если ты в три года сроку не возьмешь верха над мужиком, я тебя в святой воде выкупаю!   Испугался чертенок, побежал на землю, стал придумывать, как свою вину заслужить. Думал, думал и придумал. Обернулся чертенок добрым человеком и пошел к бедному мужику в работники. И научил он мужика в сухое лето посеять хлеб в болоте. Послушался мужик работника, посеял в болоте. У других мужиков все солнцем сожгло, а у бедного мужика вырос хлеб густой, высокий, колосистый. Прокормился мужик до нови, и осталось еще много хлеба. На лето научил работник мужика посеять хлеб на горах. И выпало дождливое лето. У людей хлеб повалился, попрел, и зёрна не налило, а у мужика на горах обломный хлеб уродился. Осталось у мужика еще больше лишнего хлеба. И не знает мужик, что с ним делать.   И научил работник мужика затереть хлеб и вино курить. Накурил мужик вина, стал сам пить и других поить. Пришел чертенок к набольшему и стал хвалиться, что заслужил краюшку. Пошел набольший посмотреть.   Пришел к мужику, видит
— созвал мужик богачей, вином их угощает. Подносит хозяйка вино гостям. Только стала обходить, зацепилась за стол, пролила стакан. Рассердился мужик, разбранил жену.   
— Ишь, 
— говорит, 
— чертова дура! Разве это помои, что ты, косолапая, такое добро наземь льешь?   Толканул чертенок набольшего локтем:   
— Примечай, 
— говорит, 
— как он теперь не пожалеет краюшки.   Разбранил хозяин жену, стал сам подносить. Приходит с работы бедный мужик, незваный; поздоровался, присел, видит
— люди вино пьют; захотелось и ему с устали винца выпить. Сидел-сидел, глотал-глотал слюни
— не поднес   ему хозяин; только про себя пробормотал: «Разве на всех вас вина напасешься!»   Понравилось и это набольшему черту. А чертенок хвалится:   
— Погоди, то ли еще будет.   Выпили богатые мужики, выпил и хозяин. Стали они все друг к дружке подольщаться: друг дружку хвалить и масленые облыжные речи говорить.   Послушал, послушал набольший
— похвалил и за это:   
— Коли, 
— говорит, 
— от этого питья так лисить будут да друг дружку обманывать, они у нас все в руках будут.   
— Погоди
— говорит чертенок, 
— что дальше будет; дай они по другому стаканчику выпьют. Теперь они, как лисицы, друг перед дружкой хвостами виляют, друг дружку обмануть хотят, а погляди, сейчас как волки злые сделаются.   Выпили мужики по другому стаканчику, стала у них речь погромче и погрубее. Вместо масленых речей стали они ругаться, стали друг на дружку обозляться, сцепились драться, исколупали друг дружке носы. Ввязался в драку и хозяин, избили и его.   Поглядел набольший, и понравилось ему и это.   
— Это, 
— говорит, 
— хорошо.   А чертенок говорит:   
— Погоди, то ли еще будет! Дай они выпьют по третьему. Теперь они, как волки, остервенились, а дай срок, по третьему выпьют, сейчас, как свиньи, сделаются.   Выпили мужики по третьему. Рассолодели совсем. Бормочут, кричат сами не знают что и друг дружку не слушают. Пошли расходиться
— кто порознь, кто по двое, кто по трое, 
— повалялись все по улицам. Вышел провожать гостей хозяин, упал носом в лужу, измазался весь, лежит, как боров, хрюкает.   Еще пуще понравилось это набольшему.   
— Ну, 
— говорит, 
— хорошо питье ты выдумал, заслужил краюшку. Скажи ж ты мне, 
— говорит, 
— как ты это питье сделал? Не иначе ты сделал, как напустил туда сперва лисьей крови: от нее-то мужик хитрый, как лисица, сделался. А потом
— волчьей крови: от нее-то он обозлился, как волк. А под конец подпустил ты, видно, свиной крови: от нее-то он свиньей стал.   
— Нет, 
— говорит чертенок, 
— я не так сделал. Я ему всего только и сделал, что хлеба лишнего зародил. Она, эта кровь звериная, всегда в нем живет, да ей ходу нет, когда хлеба с нужду рожается. Тогда он и последней краюшки не жалел, а как стали лишки от хлеба оставаться, стал он придумывать, как бы себя потешить. И научил я его потехе
— вино пить. А как стал он Божий дар в вино курить для своей потехи, поднялась в нем и лисья, и волчья, и свиная кровь. Теперь только бы вино пил, всегда зверем будет.   Похвалил набольший чертенка, простил его за краюшку хлеба и у себя в старших поставил.