Жила-была одна бедная старушка. Шла она как-то по дороге и нашла боб. Пришла она домой и посадила тот боб у себя во дворе. Дал боб побег, пошел побег расти — рос, рос и дорос до небес. Старушка возьми да и заберись на него — лезла, лезла и долезла до неба. Встречает ее святой Петр:
   — Зачем пожаловала, старая?
   — Да не подашь ли чего, святой Петр, мне на бедность?
   — На, возьми эту скатерть. Захочешь поесть — скажи только: стелись, скатерть, сама!
   Довольная, вернулась старушка домой:
   — Стелись, скатерть, сама!
   Скатерть постлалась, а на ней еды — видимо-невидимо. Старушка наелась-напилась, а скатерть подальше спрятала, и все дела.
   В воскресенье собралась она было в церковь, да испугалась, что скатерку-то украсть могут. Она к соседке:
   — Соседка, голубушка, пригляди за скатеркой, а я пока в церковь схожу. Да смотри не говори: стелись, скатерть, сама!
   Ушла. А соседке неймется — не утерпела, сказала:
   — Стелись, скатерть, сама!
   Откуда ни возьмись — еды видимо-невидимо.
   Взяла она и подменила скатерть — достала из сундука другую, точь-в-точь как первая, да ее-то и отдала старушке, когда та из церкви воротилась.
   Пришла старушка домой:
   — Стелись, скатерть, сама! А той хоть бы что.
   — Стелись, скатерть, сама!
   Куда там, скатерть и не подумала. Старушка — на небо. Встречает ее святой Петр:
   — Зачем пожаловала, старая?
   — Видать, снова, святой Петр, придется мне побираться — скатерка-то уж не стелется.
   — На вот, возьми этот кошелек. Понадобятся деньги — скажи только: кошелек, раскройся!
   Довольная больше прежнего, вернулась старушка домой:
   — Кошелек, раскройся!
   Кошелек раскрылся, а в нем денег — видимо-невидимо. Старушка накупила себе всего, чего надобно, и все дела.
   На другое воскресенье собралась она было в церковь, да испугалась, что кошелек-то украсть могут. Она снова к соседке:
   — Соседка, голубушка, пригляди за кошельком, а я пока в церковь схожу. Да смотри не говори: кошелек, раскройся!
   Ушла. Соседка возьми да и скажи:
   — Кошелек, раскройся!
   Откуда ни возьмись денег — видимо-невидимо.
   Старушка — в церковь, а соседка — в лавку, кошелек покупать, точь-в-точь как первый. Купленный-то и подала старушке, когда та из церкви воротилась.
   Вернулась старушка домой: — Кошелек, раскройся! Кошелек, раскройся!
   Тот как был лежит.
   Старушка снова на небо. Опять встречает ее святой Петр:
   — Зачем пожаловала, старая? Дал я тебе скатерть, чтоб не голодала, дал кошелек, чтобы при деньгах была. Куда ты их подевала?
   Поведала ему старушка, как в церковь ходила, а кошелек и скатерть у соседки оставляла — Вон оно что! Ну так возьми этот прут. В воскресенье, как соберешься в церковь, пойди к соседке и отдай ей прут. Скажи, чтоб она его спрятала да не говорила, распрямись, прутик! Воротишься из церкви — получишь назад скатерть и кошелек.
   Она так и сделала — по пути в церковь завернула к соседке и сказала:
   — Соседка, голубушка, пригляди за прутиком, а я пока в церковь схожу. Да смотри не говори: распрямись, прутик!
   Старушка — за порог, а соседка:
   — Распрямись, прутик!
   Тут прут как начал сгибаться-распрямляться, и пока старушка в церкви была, все охаживал да охаживал соседку. Воротилась старушка и без разговоров назад свои вещички получила. Тут только и угомонился расходившийся прут. И все дела.
   Слава творцу, подошла моя сказка к концу.