Происхождение ныне царствующих маньчжурской и корейской династий.
   В провинции Хон-чион, в округе Хориен, в деревне О-це-ами, жил Цой (предводитель дворянства), и у него была молодая дочь Цой-си (дочь Цоя).
   Однажды, проснувшись, она ощупала возле себя какого-то мохнатого зверя, который сейчас же уполз.
   Она зажгла лучину, но в комнате никого не оказалось.
   Она рассказала об этом родителям, и, после долгого совещания, было принято следующее решение. Если еще раз зверь придет, то она, притворившись спящей, привяжет к его ноге конец клубка длинной шелковой нитки.
   Так Цой-си и поступила.
   Когда настал день, то ниточка привела отца Цой-си к озеру, которое называется Хан-тон-дзе-дути.
   Нитка уходила под воду, и когда отец потянул за нитку, на поверхности всплыл бобер, опять нырнул и больше не появлялся, а нитка оторвалась.
   Через десять месяцев Ной-си родила мальчика, цветом кожи до того желтого, что его назвали Норачи (рыжий).
   Он вырос, был нелюдим и кончил тем, что, женившись, поселился на озере своего отца, потому что бобер и был его отец. Он любил воду и плавал, как и отец его, бобер.
   Однажды родоначальник рода Ни-чай (родоначальник теперешней маньчжурской династии), из Когнского округа, деревни Сорбой, увидел во сне, что из озера, где жил бобер, вылетел в небо дракон, а явившийся в это время белый старик сказал ему:
   — Это умер бобер. Кто опустится на дно озера, где стоит дворец бобра, и положит кости отца своего в правой комнате от входа, тот будет китайским императором, а чьи кости будут лежать в левой комнате, тот будет корейским.
   Проснувшись, Ни-чай вырыл кости своего отца и с Тонгамой (зарыватель костей) и с костями отца отправился к озеру Хан-тон-дзе-дути.
   Но так как Ни-чай не умел плавать, то он и просил Норачи положить кости его отца во дворце бобра. При этом Ни-чай обманул Норачи.
   — Я открою тебе все, — сказал Ни-чай, — там две комнаты: правая и левая. Чьи кости будут лежать в правой, тот будет корейским императором, а чьи в левой — китайским. Положи кости отца своего в левой, а с меня довольно будет и корейской короны.
   Так Ни-чай хотел обмануть Норачи.
   Но Норачи поступил как раз наоборот, а на вопрос Ни-чай, зачем он так сделал, сказал:
   — Для твоего же рода лучше так, а мне просто больше понравилась правая комната.
   Ни-чай должен был помириться с своей долей и просил Норачи о вечной дружбе между их родами. Норачи согласился.
   Прошло еще время, и у Норачи родились один за другим три сына.
   Третий, Хан, имел страшное, волосами обросшее лицо, а взгляд такой, что на кого он смотрел, тот падал мертвый.
   Поэтому он никогда не выходил из комнаты и всегда сидел с закрытыми глазами.
   Ни-чай умер, а сыну его приснился сон, что в колодце, близ озера Хан-тон-дзе-дути, лежит китайская императорская сабля. И опять белый старик сказал ему:
   — Владелец этой сабли — китайский император.
   Поэтому, проснувшись, сын Ни-чая отправился к озеру, нашел там колодезь, а в нем саблю.
   Так как все уже называли Хана будущим повелителем Китая, то сын Ни-чая задумал убить его этой саблей.
   Пользуясь дружбой отцов, он пришел к Норачи и стал просить его показать ему Хана.
   Напрасно Норачи отговаривал его, представляя опасность. Сын Ни-чая настаивал, и в силу дружбы Норачи не мог ему отказать.
   Но, когда сын Ни-чая вошел в комнату Хана и тот открыл глаза, хотя и не смотрел ими на гостя, сын Ни-чая так испугался, что положил саблю к ногам Хана и сказал:
   — Ты император, тебе и принадлежит эта сабля.
   Хан, ничего не ответив, закрыл глаза, а Норачи поспешил вывести своего гостя из комнаты сына.
   — Я знаю своего сына, — сказал Норачи, — спасайся скорее. Я дам тебе его лошадь, которая вышла к нему из озера и которая бежит тысячу ли^[6] в час.
   Сын Ни-чая вскочил на эту лошадь и скрылся, когда с саблей в руках вышел из своей комнаты Хан.
   — Где тот, кто принес эту саблю? — спросил он отца.
   — Он уехал.
   — Надо догнать его и убить, чтобы преждевременным оглашением не испортил он дело.
   Хан хотел сесть на свою лошадь, но оказалось, что на ней-то и исчез гость.
   — Тогда нельзя медлить ни минуты!
   И, собрав своих маньчжур, Хан двинулся на Пекин.
   Он и был первым императором из маньчжуров.
   Он настроил множество крепостей, и камни для них из моря подавал Натхо, тот самый Натхо, который выбросил камни для знаменитой Китайской стены. А когда спросили, кто из моря подает камни, Натхо только на мгновение высунул свою страшную голову из воды.
   Художник, бывший здесь, успел все-таки срисовать его, и с тех пор голова Натхо, вместе со священной птицей Хаги (аист), служит украшением входов в храм.

   Литературная обработка Н. Гарина-Михайловского