*
Посвящается Л. Р<акову>
*
---Вступление---
Американец юный Гуль
Убит был доктором Мабузо:
Он так похож… Не потому ль
О нем заговорила муза?
Ведь я совсем и позабыл,
Каким он на экране был!
Предчувствий тесное кольцо
Моей душою овладело…
Ах, это нежное лицо,
И эта жажда жизни смелой,
И этот рот, и этот взор,
Где спит теперь мой приговор!
Все узнаю… вот он сидит
(Иль это Вы сидите?) в ложе.
Мабузо издали глядит…
Схватились за голову… Боже!
Влюбленность, встречи, казино…
Но выстрел предрешен давно.
Конечно, Вы судьбе другой
Обречены. Любовь и слава!
У жизни пестрой и живой
Испив пленительной отравы,
Направить верно паруса
Под золотые небеса.
Но так же пристально следит
За Вами взгляд, упрям и пылок.
Не бойтесь: он не повредит,
Не заболит у Вас затылок.
То караулит звездочет,
Каким путем звезда течет.
Март 1924
---1---
Ты слышишь ветер? Солнце и февраль!
Зеленый рай, Тристанов Irish boy!
Крестильным звоном задрожал хрусталь…
Ленивых тополей теперь не жаль:
Взвился пузатый парус над тобой.
– Подобно смерти промедленье –
Один восторг, одно волненье
Сулит летучее движенье,
Где радостна сама печаль.
Не писанная – мокрая река,
Не призрачный – дубовый крепкий руль,
Жасминный дух плывет издалека…
И разгорается заря, пока
Не перестанет улыбаться Гуль…
В любви расплавятся сомненья.
Одна весна, одно влеченье!
Протянута, как приглашенье,
К тебе горячая рука.
Февраль 1924
---2---
Античность надо позабыть
Тому, кто вздумал Вас любить,
И отказаться я готов
От мушек и от париков,
Ретроспективный реквизит
Ненужной ветошью лежит,
Сегодняшний, крылатый час
Смеется из звенящих глаз,
А в глубине, не искривлен,
Двойник мой верно прикреплен,
Я все забыл и все гляжу –
И «Orbis pictus» нахожу.
Тут – Моцарт, Гофман, Гете, Рим, –
Все, что мы любим, чем горим,
Но не в туман облечено,
А словно брызнуло вино
Воспоминаний. Муза вновь,
Узнав пришелицу-любовь,
Черту проводит чрез ладонь…
Сферически трещит огонь…
Февраль 1924
---3---
Я этот вечер помню, как сегодня…
И дату: двадцать третье ноября.
Нас музыка, прелестнейшая сводня,
Уговорила, ветренно горя.
Недаром пел я «Случай и Дорину»,
Пропагандируя берлинский нрав!
Мне голос вторил: «Вас я не покину,
Открой глаза, сомненья отогнав».
Вдруг стало все так ясно, так желанно,
Как будто в руку мне вложили нить.
И я сказал: «Быть может, это – странно,
Но я Вас мог бы очень полюбить!»
С каким слова приходят опозданьем!
Уж сделался таинственным свиданьем
Простой визит, судьбу переменив.
А дурочка Дорина с состраданьем
Нас слушала, про шимми позабыв,
Как будто были мы ее созданьем!
февраль 1924
---4---
Разлетаются, как птицы,
Своевольные мечты.
Спится мне или не спится,
Но всегда со мною ты.
Притворяться не умею,
А всего сказать не смею,
И робею,
И немею
У пленительной черты.
От весеннего похмелья
Каруселит голова…
Сладость этого веселья
Мне знакома и нова!
Как должны быть полновесны,
Необычны, неизвестны,
И чудесны,
И прелестны
Легковейные слова!
И беру приготовишкой
Логарифмов толстый том.
Не поэтом, а воришкой
Чувствую себя во всем!
Но заминки, заиканья,
Неумелость, лепетанье,
И молчанье,
И желанье –
Все о том, о том, о том!
Февраль 1924
---5---
К вам раньше, знаю, прилетят грачи,
И соловьи защелкают на липах,
И талый снег в канавах побежит…
Но ласточки, что делают весну
И вечера жемчужные пророчат,
Уж прочертили небеса мои,
И если легкой рябью ваших глаз
Коснулися – то было отраженье
Моих зрачков, упорных и смущенных.
Февраль 1924
---6---
Он лодку оттолкнул. На сером небе
Заметил я неясную фигуру.
Высокий, плоский берег только тучи
Давал мне видеть да пучки травы.
Его лицо наклонено ко мне…
Я пристально старался угадать,
Не тот ли он, о ком мне говорили.
Глаза смотрели смело и легко,
Прелестный рот, упрямый подбородок,
И ожидание далеких странствий,
Друзей, завоеваний и побед…
Но в юности такое выраженье,
Пытливое и нежное, встречаем
Довольно часто… Вдруг он улыбнулся.
Я посмотрел еще раз и сказал:
«Мне говорили… нас предупреждали,
Что в этом месте, в этот день и час
Мы встретим человека, по приметам
Похожего на Вас. Он – тайный друг
И уготован для любви и славы,
Быть может, это Вы? Тогда садитесь,
Поедемте, – нам надо торопиться.
Но может быть… Я слышу запах роз…
Высокий берег этот так нелепо
Устроен, что никак нельзя узнать,
Что дальше там находится. Наверно,
Там – поле, сад и Ваш отцовский дом,
Невеста и шотландская овчарка…
Пожалуй, все это придется бросить,
Коль не хотите, сидя Вы на месте,
Скончаться мирно мировым судьей.
А если, мистер, Вы – простой прохожий
И просто так мою толкнули лодку,
Благодарю Вас и за то. Услуги
Я не забуду Вашей… Добрый путь!..
А очень жаль!..»
Март 1924
---7---
Слова – как мирный договор:
Параграфы и пункты,
Но прозвенел веселый взор,
Что к плаванью весна.
Взлетит волна, падет волна…
Мы не боимся качки!
Кому Голконда суждена,
Тому – не гладкий путь.
Люби одно, про все забудь!
За горизонтом звезды…
В единый вздох вместила грудь
И море, и поля.
Стою у смуглого руля, –
Безлюдно в плоском блеске,
Но с мачты, пристани суля,
Любовь кричит: «Земля!»
Март 1924
---8---
Я мог бы!.. мертвые глаза
Стеклянятся в прорезах узких,
И ни усмешка, ни слеза
Не оживят их отблеск тусклый…
Целую… ближе… грудь тепла…
Ни содрогания, ни пульса…
Минута в вечность протекла…
Непререкаемо искусство!
Я мог бы!.. в комнате своей
Встаете Вы. Луна ущербна.
Сомнамбулических очей
Недвижен взгляд. Утихло сердце –
Проспект, мосты, и сад, и снег –
Все мимо… Незаметно встречных…
Автоматический свой бег
Остановили… Дверь и свечи…
Я мог бы, мог!.. Напрасный бред!
Надежде верить и не верить,
Томительно ловить ответ
В твоих глазах прозрачно серых,
Взлетать и падать… Жар и лед…
Живое все – блаженно шатко. –
Таких восторгов не дает
Каббалистическое счастье.
Март 1924
---9---
Уходит пароходик в Штеттин,
Остался я на берегу.
Не знаменит и незаметен, –
Так больше жить я не могу!
Есть много разных стран, конечно,
Есть много лиц, и книг, и вин, –
Меня ж приковывает вечно
Все тот же взор, всегда один.
Ведь не оставишь сердца дома,
Не запереть любви на ключ…
Передвесенняя истома,
Хоть ты остановись, не мучь!
Ну вот и солнце, вот и тает…
Стекло блестит, сверкает глаз…
Любовь весенними считает
Лишь те часы, что подле Вас.
Мы ясновидим не глазами,
Не понимаем сами, чем,
А мне весь мир открылся Вами,
Вдали от Вас я – слеп и нем.
Без Вас и март мне не заметен,
Без Вас я думать не могу…
Пусть пароход уходит в Штеттин,
Когда и Вы – на берегу.
Март 1924
---10---
Я имени не назову…
Ни весел, ни печален,
Посеял садовод траву
На выступе развалин.
Свирель поет,
Трава растет,
А время быстрое не ждет.
Прогулкой служит старый вал,
Покрыт травою юной.
Влюбленный всякий повидал
И башенку за дюной,
И дальний бор,
И косогор,
И моря плоского простор…
Пришел и прежний садовод:
– Ого, как луг-то зелен!
Не думал я, что проживет
Зерно в сени расселин! –
Медвяный дух,
Жужжанье мух,
Да вдалеке дудит пастух.
Находит сладкий, теплый сон…
Вдруг голос, прост и тонок,
Поет: «Ты спишь, Эндимион,
Магический ребенок!
Меня взрастил,
Себя пленил,
Прими ж приток взаимных сил».
Март 1924
---11---
Держу невиданный кристалл,
Как будто множество зеркал
Соединило грани.
Особый в каждой клетке свет:
То золото грядущих лет,
То блеск воспоминаний.
Рука волшебно навела
На правильный квадрат стекла
Узорные фигуры:
Моря, леса и города,
Потоки, радуга, звезда,
Все «таинства Натуры».
Различных лиц летучий рой:
Поэт, отшельник и герой,
И звуки, и дыханья.
И каждый быстрый поворот
Все новую с собой несет
Игру и сочетанье.
Когда любовь в тебе живет,
Стекла ничто не разобьет:
Ни молоток, ни пуля.
Я ближе подхожу к окну,
Но как кристалл ни поверну –
Все вижу образ Гуля.
Март 1924