Ранняя редакция («Сиб. огни», 1938,№ 3–4)


             6
Кто жизни план моей вершил,
     Вместо строф 3–4
       Среди молений и проклятий,
Средь скопища пирующих рабов,
Под гулами убийственных громов
И стонами в крови лежащих братий —

      Я встретил жизнь, взошла заря моя.
Тогда я не горел к высокому любовью,
     Великих тайн постигнуть не желал,
     Не жал руки гонимому украдкой
     И золотой надежды сладкой
     Жильцу темницы не вливал.
Но для меня свет свыше просиял!
И всё, что мне казалося загадкой,

      Упрек людей болезненно сказал…
Тогда пришла пора безмолвного страданья,
Но что ж? Страданья сладки мне, когда любовь им мать,
И я за целый век бездумного веселья
Мгновенья скорбного не соглашусь отдать.

Не для себя я в этом мире жил
И людям жизнь я щедро раздарил,
Не злата их, — я ждал одной улыбки.
        И что ж? Как парий встретил я —
Везде одни бледнеющие лица.
И друг и брат не смог узнать меня.

Но для меня блистал прекрасный луч денницы,
            Как для других людей;
     Я вопрошал у совести моей
     Мою вину — она молчала,
И светлая заря в душе моей сияла.
И помню я моих судей,
Их смех насильственный, их лица,
Мрачнее стен моей темницы,
И их значительный вопрос:
Ты людям славы зов мятежный,
Твой ранний блеск, твои надежды
И жизнь цветущую принес…
                 Что ж люди?..
Когда гром грянул над тобою,
Где были братья и друзья?
Раздался ль внятно за тебя
Их голос смелый под грозою?
Нет, их раскрашенные лица
И в счастьи гордое чело
При слове «казни и темницы» —
Могильной краской повело.
И что ж от пламенных страстей,
Надежд, возвышенных желаний,
Мольбы и набожных мечтаний
В душе измученной моей
Осталось? — Вера в провиденье,
Познанье верное людей,
Жизнь без желаний, без страстей,
Всё та же воля, как закон,
Давно прошедшего забвенье
И пред могилой тихий сон.

Но добродетель! Где ж непрочный
Твой гордый храм, твои жрецы,
Твои поклонники-слепцы
С обетом жизни непорочной?

Где мой кумир, и где моя
Обетованная земля?
Где труд тяжелый, но бесплодный?
Он для людей давно пропал,
Его никто не записал.
И человек к груди холодной
Тебя, как друга, не прижал.

        Давно несу я в сердце камень,
Никто, никто его не приподнял,
Но странника всегда одушевлял
Высокий дух, страстей заветный пламень.

        Там за вершинами Урала
Осталось всё, что дух живило мой —
Мой светлый мир, — я внес в Сибирь с собой
       Лишь муки страшные Тантала.
И жизнь моя прошла как метеор.

К чему же мне бесплодный плач людей?