Господь, ты слышишь? Господь, простишь ли? –
Весна плыла высоко в синеве.
На глухую улицу в полночь вышли
Веселые девушки. Было – две.
Но Третий за ними – за ними следом
Мелькал, неслышный, в луче фонаря.
Он был неведом… одной неведом:
Ей казалось… казалось, близка заря.
Но синей и синее полночь мерцала,
Тая, млея, сгорая полношумной весной.
И одна сказала… «Ты слышишь? – сказала. –
О, как страшно, подруга… быть с тобой».
И была эта девушка в белом… в белом,
А другая – в черном… Твоя ли дочь?
И одна – дрожала слабеньким телом,
А другая – смеялась, бежала в ночь…
Ты слышишь, господи? Сжалься! О, сжалься!
Другая, смеясь, убежала прочь…
И на улице мертвой, пустынной остались…
Остались… Третий, она и ночь.
Но, казалось, близко… Казалось, близко
Трепетно бродит, чуть белеет заря…
Но синий полог упал так низко
И задернул последний свет фонаря.
Был синий полог. Был сумрак долог.
И ночь прошла мимо них, пьяна.
И когда в траве заблестел осколок,
Она осталась совсем одна.
И первых лучей протянулись нити,
И слабые руки схватили нить…
Но уж город, гудя чредою событий,
Где-то там, далеко, начал жить…
Был любовный напиток – в красной пачке кредиток,
И заря испугалась. Но рукою Судьбы
Кто-то городу дал непомерный избыток,
И отравленной пыли полетели столбы.
Подходили соседи и шептались докучно.
Дымно-сизый старик оперся на костыль –
И кругом стало душно… А в полях однозвучно
Хохотал Невидимка – и разбрасывал пыль.
В этом огненном смерче обняла она крепче
Пыльно-грязной земли раскаленную печь…
Боже правый! Соделай, чтобы твердь стала легче!
Отврати твой разящий и карающий меч!
И откликнулось небо: среди пыли и давки
Появился архангел с убеленной рукой:
Всем казалось – он вышел из маленькой лавки,
И казалось, что был он – перепачкан мукой…
Но уж твердь разрывало. И земля отдыхала.
Под дождем умолкала песня дальних колес…
И толпа грохотала. И гроза хохотала.
Ангел белую девушку в дом свой унес.
15 апреля 1905