Когда торжественно тщеславный кесарь Рима,
Пред кем склонялась чернь с враждой непримиримой,
Открыл перед толпой святыню славных дней,
Все статуи святых и доблестных мужей, –
Что более всего приковывало зренье?
Что взорам пристальным внушало изумленье
При этом зрелище? Чьих черт не видно тут?
Нет изваяния того, чье имя – Брут!
Все помнили его, – толпа его любила,
Его отсутствие – залогом правды было;
Оно вплело в венец, для славы, больше роз,
Чем мог вплести гигант и золотой колосс.
Так точно, если здесь, графиня, наше зренье
Твоих прекрасных черт лишилось в изумленьи,
В прелестном цветнике красавиц остальных,
Чья красота бледна пред солнцем черт твоих;
Когда седой старик – поистине наследник
Отцовского венца и королевских бредней, –
Когда развратный взор и вялый дух слепца
Отвыкли без труда от твоего лица, –
Пусть на его плечах позор безвкусья; рамы –
Где тьма красивых лиц, и нет прекрасной дамы!
Нас утешает мысль, – когда уж лучше нет, –
Мы сохраним сердца, утратив твой портрет.
Под сводом зал его – какая нам отрада?
В саду, где все цветы, – и нет царицы сада;
Источник мертвых вод, где нет живых ключей;
И небо звездное, где Дианы нет лучей.
Уж не плениться нам такою красотою,
Не глядя на нее, летим к тебе мечтою;
И мысли о тебе нас больше восхитят,
Чем всё, что может здесь еще пленить наш взгляд.
Сияй же красотой в небесной выси синей,
Всей кротостью твоей и правильностью линий,
Гармонией души и прелестью светла,
И взором радостным, и ясностью чела,
И темнотой кудрей – под сенью их смолистой
Еще белей чела сияет очерк чистый, –
И взорами, где жизнь играет и влечет,
И отдыха очам плененным не дает,
И заставляет вновь искать за их узором
Всё новые красы – награду долгим взорам;
Но ослепительна, быть может, и ярка
Такая красота для зренья старика;
Так, – долго нужно ждать, чтоб цвет поблек весенний,
Чтоб нравиться ему – больной и хилой тени,
Больному цинику, в ком скуки хлад слепой,
Чей взор завистливо минует образ твой,
Кто жалкий дух напряг, соединив в себе
Всю ненависть слепца к свободе и к тебе.
10 января 1906