Двенадцать месяцев в году.
Не веришь – посчитай.
Но всех двенадцати милей
Веселый месяц май.
Шел Робин Гуд, шел в Ноттингэм, –
Весел люд, весел гусь, весел пес…
Стоит старуха на пути,
Вся сморщилась от слез.
– Что нового, старуха? – Сэр,
Злы новости у нас!
Сегодня трем младым стрелкам
Объявлен смертный час.
– Как видно, резали святых
Отцов и церкви жгли?
Прельщали дев? Иль с пьяных глаз
С чужой женой легли?
– Не резали они отцов
Святых, не жгли церквей,
Не крали девушек, и спать
Шел каждый со своей.
– За что, за что же злой шериф
Их на смерть осудил?
– С оленем встретились в лесу…
Лес королевским был.
– Однажды я в твоем дому
Поел, как сам король.
Не плачь, старуха! Дорог*а*
Мне старая хлеб-соль.
Шел Робин Гуд, шел в Ноттингэм, –
Зелен клен, зелен дуб, зелен вяз…
Глядит: в мешках и в узелках
Паломник седовлас.
– Какие новости, старик?
– О сэр, грустнее нет:
Сегодня трех младых стрелков
Казнят во цвете лет.
– Старик, сымай-ка свой наряд,
А сам пойдешь в моем.
Вот сорок шиллингов в ладонь
Чеканным серебром.
– Ваш – мая месяца новей,
Сему же много зим…
О сэр! Нигде и никогда
Не смейтесь над седым!
– Коли не хочешь серебром,
Я золотом готов.
Вот золота тебе кошель,
Чтоб выпить за стрелков!
Надел он шляпу старика, –
Чуть-чуть пониже крыш.
– Хоть ты и выше головы,
А первая слетишь!
И стариков он плащ надел,
Хвосты да лоскуты.
Видать, его владелец гнал
Советы суеты!
Влез в стариковы он штаны.
– Ну, дед, шутить здоров!
Клянусь душой, что не штаны
На мне, а тень штанов!
Влез в стариковы он чулки.
– Признайся, пилигрим,
Что деды-прадеды твои
В них шли в Иерусалим!
Два башмака надел: один –
Чуть жив, другой – дыряв.
– «Одежда делает господ».
Готов. Неплох я – граф!
Марш, Робин Гуд! Марш в Ноттингэм!
Робин, гип! Робин, гэп! Робин, гоп! –
Вдоль городской стены шериф
Прогуливает зоб.
– О, снизойдите, добрый сэр,
До просьбы уст моих!
Что мне дадите, добрый сэр,
Коль вздерну всех троих?
– Во-первых, три обновки дам
С удалого плеча,
Еще – тринадцать пенсов дам
И званье палача.
Робин, шерифа обежав,
Скок! и на камень – прыг!
– Записывайся в палачи!
Прешустрый ты старик!
– Я век свой не был палачом;
Мечта моих ночей:
Сто виселиц в моем саду –
И все для палачей!
Четыре у меня мешка:
В том солод, в том зерно
Ношу, в том – мясо, в том – муку, –
И все пусты равно.
Но есть еще один мешок:
Гляди – горой раздут!
В нем рог лежит, и этот рог
Вручил мне Робин Гуд.
– Труби, труби, Робинов друг,
Труби в Робинов рог!
Да так, чтоб очи вон из ям,
Чтоб скулы вон из щек!
Был рога первый зов, как гром!
И – молнией к нему –
Сто Робингудовых людей
Предстало на холму.
Был следующий зов – то рать
Сзывает Робин Гуд.
Со всех сторон, во весь опор
Мчит Робингудов люд.
– Но кто же вы? – спросил шериф,
Чуть жив. – Отколь взялись?
– Они – мои, а я Робин,
А ты, шериф, молись!
На виселице злой шериф
Висит. Пенька крепка.
Под виселицей, на лужку,
Танцуют три стрелка.