Ранняя редакция Автограф ГБЛ («Лит. критик» 1939, № 2)


         1
Завеса пала! в узах я
        3–8
От струн расстроенной цевницы
До слуха вашего, друзья!
Быть может, вы в свободной доле,
В восторгах жизни молодой
Забыли узника в неволе,
Забыли тяжкий жребий свой?
       11–13
Еще за чашей круговой
Вы ждете жизни боевой
И полны думою мятежной.
И на роскошнейших грудях
        22
Вам чувства сладкой негой жжет
        27
Как мрамор хладного суда
       31
С усмешкой сделать вам упрек
       34
Вам веет легкими крылами
      39
Иль резкий темп ружья стального
      45–46
Безвестной смерти под ножом
Им в мрачных сводах заключенье
     48–50
От вас отгонит страшный гром —
Он грянул грозно надо мною, —
Но я от язвы лютых стрел
      Вместо 55–62
Я слышал голос двуязычный
И презрел вид ее двуличный.
С каким-то адским торжеством,
В преступных чувствах закоснелый,
Враг чести с совестью немой
Злодей с продажною душой
Мне сделал укоризны смело.
С улыбкой суд ему внимал,
Улыбкой наглость ободрял
И внес в ужасные страницы
Слова наемного убийцы.
         Вместо 65–77
Он с ветром в воздухе терялся…
Напрасно небо я молил:
Казалось, рок не истощил
Судьбы карающей удары.
И суд со взором алчной кары
На жертву с радостью взирал.
Чуждаясь правды обнаженной,
Он двух свидетелей искал,
Он их нашел в толпе презренной…
Тогда я с твердостью поднял
Священный щит, светильник славы,
Венков, народов и царей,
Звено общественных связей,
Закон и прежних лет уставы!
Но тщетный голос! Сей закон
В устах определенной жертвы
Был только звук немой и мертвый.
Итак, исчез прелестный сон:
И я открыл со страхом вежды,
         81–82
Пловец! свиреп твой путь над бездной,
Мужайся! Жди всему конца
        93–95
Где ты свободою дышал
И к жизни лучшей устремлял
Взор светлый с чистою душою.
        104
Где много жертв страстей и власти
       107
Под ношей скорби и напасти!
       114
И вопли беспрерывной муки
       117
Без сил, без памяти, без слов
      123
Темницы хладные предметы!
    125–128
Любимец наш и Аполлона,
Страстей высоких пылкий жрец
Сей новый берег Ахерона,
Теней жилища воспоет!..
       Вместо 138–154
Воспой же дни, когда в цепях
Лежала наглая обида;
Когда порок, как бледный страх,
Боялся собственного вида,—
Воспой величие царей,
Их благость должную к народу,
В десницах их его свободу
И право личное людей!
Воспой простые предков нравы,
Отчизны нашей век златой,
Природы дикой и святой
И прав естественных уставы.
Быть может, смелый голос твой
Дойдет до Кесаря молвою,
Быть может, с кротостью святою
Он бросит несуровый взор
На мой ужасный приговор
И примирит меня с судьбою!
Быть может, кончен жребий мой…
            165
Свободен духом в узах был
             168
Конец стихотворения


Автограф ЦГАОР (Без заглавия) («Волжская новь»,1940, № 10)

           7
Утратил дар ея в неволе
           9
В союзе с верною надеждой
           21
Сей взор приветный Ганимеда
           31
С усмешкой сделать вам упрек
           34
Зыбится легкими волнами
           64
Мне верной черни боевой
           81
Пловец! Твой кончен путь над бездной!
           83–84
В надежде скромной мудреца,
Но в сердце с крепостью железной!
           92
Полет по ясным небесам
           95
И к мете тайной устремлял
           101
Вдали от вас, друзья, от света
           107
Под ношей скорби и напасти
           114
И вздохи беспрерывной муки
           123
Темницы хладные предметы
           125
Любимец муз и Аполлона
           135
Тебя лишь, юный Амфион
           139–152
Стихи отсутствуют
           161–168
Стихи отсутствуют
           170
Сияет солнце на Востоке
           175
Зовет вас честь, добро святое
           176
Спешите. Сей небесный звон
           178
Пробудит он народный сон


«Русская старина» 1890, № 5

       Вместо 54–62
Наемной лжи перед судом
Я слышал голос двуязычной
И презрел вид ее двуличный.
С каким-то рабским торжеством,
В пороках рабских закоснелый,
Предатель рабским языком
Дерзнул вопрос мне сделать смелый.
Но я умолк перед судом!
И этот тайный трибунал
Искал не правды обнаженной,
Он двух свидетелей искал
В толпе презренной…


«Воспоминания» В. Ф. Раевского (ЛН)
«Сабанеев был друг Дибича. Орлов защищал брата своего пред государем и, конечно, выставил меня как главного виновника по влиянию моему на Орлова и, вероятно, и представил стихи мои „К друзьям“, которые ходили тогда по рукам. Об этих стихах мне был запрос уже в Сибири. В них, обращаясь к Пушкину, я говорил»:

             129–132
Сковала грудь мою, как лед,
Уже темничная зараза,
Холодный узник отдает
Тебе сей лавр, певец Кавказа…
             137–152
Оставь другим певцам любовь.
Любовь ли петь, где брызжет кровь,
Где племя чуждое с улыбкой
Терзает нас кровавой пыткой,
Где слово, мысль, невольный взор
Влекут, как явный заговор,
Как преступление, на плаху
И где народ, подвластный страху,
Не смеет шепотом роптать.
Пора, мой друг, пора воззвать
Из мрака век полночной славы,
Царя-народа дух и нравы
И те священны времена,
Когда гремело наше вече
И преклоняло издалече
Князей кичливых рамена.


Впоследствии я переменил так:


Сковала грудь мою, как лед,
Уже темничная зараза,
Жилец темницы отдает
Тебе сей лавр, певец Кавказа.
Оставь другим певцам любовь.
Любовь ли петь, где стынет кровь,
Где власть с надменною улыбкой
За слово, мысль, за смелый взор
Грозит допросами и пыткой,
Повсюду видит заговор,
Ведет невинного на плаху
И где народ, подвластный страху,
Не смеет шепотом роптать.
Пора, мой друг, пора воззвать
Из мрака век протекшей славы,
Народу силу, власть и нравы
И те священны времена,
Когда гремело наше вече
И преклоняло издалече
Князей кичливых рамена.

Эти ли стихи или другие были в руках у Бенкендорфа, потому что при запросах стихи не были приложены. Вот почему я и отвечал, что «я не знаю, какие стихи мне приписывают? под моим именем мог писать и другой».