---I---
*Поля.* Подумай только: меня, человека уже лет 70, положить, связать и спеленать, посыпать молью. Да кукла я, что ли?
*Оля.* Бог с тобой! Какая кукла!
*Поля.* Лошади в черных простынях, глаза грустные, уши убогие. Телега медленно движется, вся белая, а я в ней точно овощ: лежи и молчи, вытянув ноги, да посматривай за знакомыми и считай число зевков у родных, а на подушкенезабудки из глины, шныряют прохожие. Естественно я вскочил, – бог с ними со всеми! – сел прямо на извозчика и полетел сюда без шляпы и без шубы, а они: *лови! лови!*
*Оля.* Так и уехал? Нет, ты посмотри, какой ты молодец! Орел, право – орел!
*Поля.* Нет, ты меня успокой, да спрячь вот сюда в шкап. Вот эти платья, мы их вынем, зачем им здесь висеть? Вот его я надел, когда был произведен, – гм! гм! дай ему царствие небесное, – при Егор Егоровиче в статские советники, то надел его и в нем представлялся начальству, вот и от звезды помятое на сукне место, хорошее суконце, таких теперь не найдешь, а это от гражданской шашки место осталось, такой славный человек тогда еще на Морской портной был, славный портной. Ах, моль! Вот завелась, лови ее! (Ловят, подпрыгивая и хлопая руками.) Ах, озорная! (Оба ловят ее.) Все, бывало, говорил: *Я вам здесь кошелек пришью из самого крепкого холста, никогда не разорвется, а вы мой наполните, дай бог ему разорваться!* Моль! А это венчальный убор, помнишь, голубушка, Воздвиженье? Так мы все это махоркой посыплем и этой дрянью, что пахнет и плакать хочется от нее, и в сундук положим, запрем, знаешь, покрепче и замок такой повесим хороший, большой замок; а сюда, знаешь, подушек побольше, дай периновых – устал я, знаешь, сильно, – чтобы соснуть можно было, что-то сердце тревожно: знаешь, такие кошки приходят и когти опускают на сердце, сама видишь все неприятности: коляска, цветы, родные, певчие – знаешь, как это тяжело! (Хнычет.) Так если придут, скажи: не заходил и ворон костей не заносил, и что не мог даже никак прийти, потому что врач уже сказал, что умер, и бумажку эту, знаешь, сунь им в самое лицо и скажи, что на кладбище даже увезли проклятые и что ты ни при чем и сама рада, что увезли, бумага здесь главное, они, знаешь, того, перед бумагой и спасуют, а я… того (улыбается), сосну.
*Оля.* Родной мой, заплаканы глазки твои, обидели тебя, дай я слезки твои этим платочком утру! (Поднимается на цыпочки и утирает ему слезы.) Успокойся, батюшка. Успокойся, стоит из-за них, проклятых, беспокоиться, улыбнись же, улыбнись! На, рябиновку налью: вот выпей, она помогает, вот мятные лепешки, и свечку возьми в черном подсвечнике, он тяжелее.
Звонок.
*Поля.* От моли насыпь в сундук (прыгает с подсвечником в руке. Она с победоносным видом запирает на ключ, оглядывает и подбоченясь выходит в переднюю).
*Голос* в передней. Доброе утро! М-м э-э! Па… Нико… э-э?
*Оля.* Царство ему небесное! Вот… хмык, хмык… (Плачет.) Увезли, спрятали. Увезли, а он сердечный – живехонек!
*Голос* в передней. То есть? Э-э! – тронулась старуха, совсем рехнулась! Э-э? – это чудо, это, э-э, можно сказать случай!
*Оля.* Умер, батюшка, умер, с полчаса только, ну, что мне, старой, божиться: ногами в гробу… А он умер, честное слово, а вы, может быть, куда-нибудь торопитесь, спешите, а? А то посидите, отдохните, если устали, уж уйду свечу поставить, знаете обычай, вы отдохните, посидите в гостиной, покурите, а ключа не дам ни за какие смерти: режьте, губите, волоките на конских хвостах белое тело мое, только не дам ключа, вот и весь сказ. Посидите в гостиной, не бойтесь…
*Он.* Того…
*Оля.* Да вы не спешите, куда же вы торопитесь? Ушел-таки… А странный, говорит, случай. (Стучит ключом в шкап.) Ушел, соглядатай проклятый, уж я и так и так…
*Поля.* Что? Ушел?
*Оля.* Ушел, родной.
*Поля.* Ну и слава богу! И хвала ему за то, что ушел. А я сижу здесь да думаю: что и как оно обернется, а оно все к лучшему.
*Оля.* Уж я ему: *Да вы куда-нибудь торопитесь, может быть, спешите?* А ему все невдомек, прости господи! Да ты выдь, батюшка. Опять звонок! И отпирать не буду: прямо скажу – больна да при смерти! Кто там? (Неясный ответ.) Больна, сударь мой, больна!
*Голос* неизвестного. Я врач.
*Оля.* А у меня, сударь, такая болезнь, что увижу врача – или метла в руку прыгает, или кочерга, а то воды кувшин или еще что хуже.
*Голоса* за дверью. Что? – По-видимому! Как быть?
– А бог с ней! Нам-то что?
– Пусть себе ездит на помеле!
*Оля.* Ушли, удалой мой, ушли.
*Поля.* Что-то глуховат…
*Оля.* Я им метлой, как тут не уйти? (Отпирает ключом дверь, накрывает на стол.) Уедем в деревню… нехорошо: певчие, чужие люди, лошади в шляпах.
---II---
Старая усадьба. Столетние ели, березы, пруд. Индюшки, куры. Они идут вдвоем.
*Поля.* Как хорошо, что мы уехали! До чего дожили: в своем дому пришлось прятаться… Послушай, ты не красишь своих волос?
*Оля.* Зачем? А ты?
*Поля.* Совсем нет, а помнится мне, они были седыми, а теперь точно стали черными.
*Оля.* Вот, слово в слово. Ведь ты стал черноусым, тебе точно 40 лет сбросили, а щеки как в сказках: молоко и кровь. А глаза – глаза чисто огонь, право! Ты писаный красавец, как говорили деды в песнях старых! Что за притча такая?
*Поля.* Ты видишь, кстати, наш сосед приехал к нам и об естественном беседует подборе с Надюшей. Смотри да замечай: не быть бы худу.
*Оля.* Да, да, и я приметила. А Павлик бьет баклуши, пора учиться отдавать.
*Поля.* К товарищам: пускай собьют толчками и щипками пух нежный детства. Не дай бог, чтоб вырос маменькин сынок.
*Оля.* Ну уж пожалуйста! Помнишь ты бегство без шляпы, извозчика, друзей, родных… тогда он вырос… и конский колыхался хвост над медной каской, и хмурые глаза смотрели на воина лице угрюмом, блестя огнем печально дорогим, а теперь пух черный на губе, едва-едва он выступает, как соль сквозь глину, – опасная пора: чуть-чуть недоглядишь – и кончено!
Подходит Петя с ружьем и вороном в руке.
*Петя.* Я ворона убил.
*Оля.* Зачем, зачем? Кому же надо?
*Петя.* Он каркал надо мной.
*Оля.* Обедать будешь ты один сегодня. Запомни, что, ворона убив, в себе самом убил ты что-то.
*Петя.* Я сыт: я сливки пил у Маши.
*Оля.* У Маши?.. Завтра ты уедешь!
*Поля.* Да, сударь, рано, очень рано!
*Петя.* И хлеба черный кус она мне принесла.
*Поля.* Пора служить!
*Петя.* Кому, чему? Себе – согласен, а также милым мне.
*Поля.* Приятно слышать! А, происхождение видов! Добро пожаловать к нам в гости! Нинуша, Иван Семенович здесь! Не правда ли, что у обезьян в какой-то кости есть изъян? Мы не учены, но любит старость начитанных умы.
*Оля.* Ушли куда-то…
*Поля.* Как будто бы в беседку. Опасная соседка!
*Оля.* Беседка, м-м, пора, пора!
Появляется сияющая Нинуша.
*Нинуша.* Он, он! (Отвечая на молчаливый вопрос, говорит.) Да, да!
*Нина.* Он начал про Дарвина, а кончил так невинно: *На небе солнце есть, а после – я имею честь*… и сделался совсем иной и руку поцеловал слюной.
*Поля.* Я очень рад, я очень рад, будь весела, здорова, умна, прекрасна и сурова.
*Нина.* Об этом знала я тогда, когда сидели мы в саду на той скамье, где наши имена в зеленой краске вырезаны им, и наблюдали сообща падучих звезд прекрасный рой, и козодой журчал вдали, и смолкли шепоты земли.
*Поля.* Давно ли мы, теперь они, а там и вы – так все сменяется на свете.
*Нина.* Но видишь, он стоит под деревом, и я скажу ему *согласна*. Согласен? (Хватает за руку.)
*Поля.* М-м-м!
---III---
Лодка, река. Он вольноопределяющийся.
*Поля.* Мы только нежные друзья и робкие искатели соседств себе, и жемчуга ловцы мы в море взора, мы нежные, и лодка плывет, бросив тень на теченье; мы, наклоняясь над краем, лица увидим свои в веселых речных облаках, пойманных неводом вод, упавших с далеких небес; и шепчет нам полдень: *О, дети!* Мы, мы – свежесть полночи.
---IV---
С связкой книг проходит Оля, и навстречу идет Поля. Он подымается на лестницу и произносит молитву.
*Оля.* Греческий?
*Поля.* Грек.
*Оля.* А у нас русский.
Встречаются через несколько часов.
*Оля.* Сколько?
*Поля.* Кол, но я, как Муций и Сцевола, обрек себя в жертву колам, направив их в свою грудь.
*Оля.* Прощай.
---V---
Поля и Оля с воздушными шарами в руке, молчаливые и важные, проезжают в детских колясках.
1912