Слоями розовыми облака опадали.
Вечер стих, но птицы еще не пели.
Золотой купол был апостольски полон,
и не проснувшееся с горы было видно море.
Зеленоватые сырые дали
ждали
загорной свирели,
и непроросшие еще гребни волн
к утру не вызывал звук.
Вдруг
легкий и теплый, словно дыханье, голос
(из долины, с неба?) пропел:
– Милый путник, слушай.
К премудрости открой уши.
Закрыты запада двери:
я, ты и Бог – трое.
Четвертого нет.
Безгласны спящие звери.
Но Божий сияет свет.
Посвященным – откровенье.
Просто стой.
Кругами небесных тел
восхожденье
к полноте неоскудно простой.
Слушай мой голос,
говорю я, Радужных Врат дева,
Праматерь мира, первозданная Ева.
Я колышу налитый мною колос,
я алею в спелой малине
и золотею в опереньи фазана,
трепещу на магнитной игле,
плачу в сосновой смоле,
в молоке разломанного стебля,
с птицей летаю,
с рыбой ныряю,
с ветром рыдаю,
мерцаю звездой.
Через меня в пустоте возникает эхо
и в пустыне обманчивые здания.
Я извожу искры из кошачьего меха
и филину наплакала ночные рыдания.
Теку, неподвижная,
лежу, текучая,
золотая и темная,
раздробленная и целая,
родная и непонятная
слепая пророчица,
косное желание.
Ростки мироздания –
я вывожу траву из подземной гнили,
я, подымая прямо деревья –
на косогорах и уклонах растут они прямо, –
я воздвигаю храмы.
Мною головы людей смотрят в небо
и поднимают вспученные мужские органы
(прямо, крепко, вверх)
для той же цели.
Слушай, слушай!
Зови меня Ева,
Еннойя,
Душа мира,
София.
Я в тебе,
и ты во мне.
Я, ты и Бог – трое,
четвертого нет. –
Тихим воркованьем наполнились уши.
Посветлели последние тени;
голос пел все нежнее, все глуше,
по долинным опускаясь ступен<ям>.
Как проснувший<ся>
поднял я голову
и увидел круглое,
как диск, солнце.


29 ноября 1917